кестр заиграл английскую мелодию. Занавес поднялся на сцену вышла молодая англичанка, изумительно ' и

жая и прекрасная. Она спела и протанцевала свой Вомеп Публика приняла ее горячо. То же сделали двое молод,,,!! сразу посвежевших джентльменов. Голос у нее б», резкий и грубый. Произношение самое простонародное

п^чнрпи пи IIVUIIIP ЯНГ ПИЧЯ НПКТЙНПЛПШип . '

но она танцевала лучше англичаноктанцовщиц, которых видела Москва. Мы подозвали старшего официанта. По требовали чернил и бумаги и после стыдливого paj. думья — для нас обоих это являлось первым опытом послали ей совместную записку, приглашая ее присоеди ниться к нам. Она пришла. Вне сцены она показалась нам менее прекрасной. Певица оказалась ни остроумной, ни развратной. На сцене она работала с 14 лет и принимала жизнь философски. Но она была англичанка, и история се жизни взволновала нас. Я полагаю, что наши застенчи вость и неловкость ее забавляли.

Нам не удалось без помехи продлить нашу беседу. Официант принес записку и передал ее нашей гостье. Она прочла ее, просила извинить ее и вышла. За дверью мы услышали громкий разговор — преобладал мужской го лос. Затем послышались звуки борьбы и заключительно го «пропади ты». Дверь открылась и захлопнулась с силой, и с красным лицом к нам вернулась наша ланка ширская леди. «Что случилось?» — «Да пустяки. Тут один жокейангличанин, шальной парень, всегда пьяный, который превратил мою жизнь в ад». Мы выразили ей сочувствие, заказали еще шампанского, и в пять минут инцидент был забыт.

Но ненадолго мы забыли о нем. Через час дверь вновь открылась. На этот раз появился сам Томас в сопрово ждении городового. За дверью стояла толпа лакеев и служанок с испуганными лицами. Негр почесывал заты лок. Произошел несчастный случай. Идите, мисс. Жокей застрелился.

Сразу протрезвев мы заплатили по счету и последова ли за девушкой в неопрятные меблированные комнаты, где произошла трагедия. Мы приготовились к худшему — скандал, возможное бесчестие и наше вероятное прив лечение в качестве свидетелей. Для нас обоих дело пред ставлялось чрезвычайно серьезным. При этих обстоя тельствах самым лучшим было довериться Томасу. Он посмеялся над нашими страхами.

— Я все устрою, мистер Локкарт, — сказал он, — не

беспокойтесь, полиция вас не потревожит, так же как и мисс. Они привыкли к таким трагедиям, а эта уже давно назревала.

Он был прав. Верно по отношению к тому, кто не был политически подозрителен, а тем более к тому, кто зани мал официальный пост, русская полиция проявляла чрез вычайную предупредительность, обычно подкрепляемую взятками. Однако должно было пройти несколько дней, прежде чем наши страхи рассеялись. На следующее или, вернее, в то же утро я проснулся с мрачными предчувст виями и слышал, как Джордж Боуэн, плескаясь в ванной, взывал к небу и спрашивал, кто тот безумец, который сказал: «Радость приходит вместе с утром».

В лето 1912 года мне посчастливилось дважды увидеть царя — случай редкий для Москвы, так как царь всея Ру си редко посещал прежнюю столицу. С этим городом у не го связано слишком много трагических воспоминаний, а ужасы Ходынки, когда во время празднеств, связанных с его восшествием на престол, были раздавлены тысячи кресть ян, еще свежи в его памяти. К тому же Москва в качест ве центра радикализма является для императрицы прокля тым местом. В первый раз царь приехал, чтобы открыть памятник своему отцу, императору Александру Щ. Это была строго официальная церемония, на которой присутствовала лишь знать, военные и гражданские вла сти и ограниченное число купцов. Это посещение царя запечатлелось у меня в памяти по двум причинам. Во первых, потому, что за несколько недель до этого мо сковская полиция надоедала нам и всему консульскому корпусу идиотскими вопросами относительно политиче ской благонадежности наших граждан, живущих побли зости от маршрута следования царя, и вовторых, пото му, что, следуя через Кремль, царь остановился на том месте, где был убит великий князь Сергей, преклонил колени на булыжной мостовой, прочел молитву. Интерес но было бы узнать, о чем думал этот последний из тех, кому можно было бы позавидовать — коленопреклонен ный монарх, находясь на том самом месте, которое было обагрено кровью его брата. Борис Савинков, организо вавший убийство великого князя, был тогда в изгнании. Он вернулся в 1917 году и стал военным министром правительства Керенского, с тем чтобы еще раз уйти в изгнание при приходе к власти большевиков. Еще раз он вернулся для выполнения рокового и до сих пор нерас

крытого задания, когда попытал счастья с нынешним* повителями России только для того, чтобы быть выбрТ. SbiM или выброситься из кремлевского окна рядом с ™м местом где великий князь подвергся своей участи.

Второй приезд царя имел место по случаю столетия Бородинского боя и освобождения России от наполео новского ига. На этот раз торжества носили националь ный характер, и на меня значительное впечатление произ вели верноподданнические демонстрации. Никогда я не видел лучших военных частей, чем казацкие, составляв шие личную охрану царя. Вполне простительно, что д0. военные иностранные атташе переоценивали военную мощь России. Между тем, настоящим символом русской силы была слабая бородатая фигурка со странным за думчивым взглядом, ехавшая верхом во главе своих войск, слабые плечи которой, казалось, были неспособны выдержать облекавшее их, как саван, бремя самодержа вия. Даже в те дни, когда в умах большинства революция была еще далека, царь внушал больше жалости и симпа тии, чем восторга. Царский визит был испытанием, кото рое в любую минуту могло превратиться в трагедию; что касается Москвы, каждый вздыхал с облегчением, когда царский поезд покидал город.

Когда пришла осень, я приобрел нового друга, кото рый должен был оказать мне ряд услуг в период моего московского ученичества. Это был Михаил Ликиардопу ло, талантливый секретарь Московского Художественно го театра. «Лики» был странным, любящим существом. На одну треть грек, на одну треть русский и на одну треть англичанин. Его секретарские обязанности давали ему твердое жалованье. Его настоящей работой в жизни бы ли переводы. Он обладал литературным чутьем, прекрас ным русским прозаическим стилем и совершенно изуми тельным знанием в совершенстве восьми или девяти ев ропейских языков. Он знал большинство крупных евро пейских писателей и перевел лучшие их произведения на русский язык. Через него я впервые встретился с Г. Уэллсом, Робертом Россом, Литтоном Строги, Гре нуилем Баркером, Гордоном Крейгом, не говоря о мно гочисленных почитателях литературы, приезжавших в Москву на поклон храму русского искусства. В свободное время он работал в одной из передовых московских газет в качестве балетного критика. Он знал всех в литератур ном, артистическом и театральном мире Москвы, и бла

годаря ему передо мной открылись двери, которые иначе остались бы для меня закрытыми.

Бедный «Лики». Во время войны он заведовал под моим наблюдением нашим отделом пропаганды, и заведо вал очень хорошо. Его темперамент был слишком непо стоянен, чтобы придавать какуюлибо ценность его поли тическим суждениям. Русское поражение так его угнетало, что он был близок к самоубийству. Самая незначительная победа бросала его в другую крайность. К концу 1915 года, убедившись в окончательном поражении России, он совер шил чрезвычайно рискованную поездку в Германию по нашему заданию, путешествуя в качестве греческого тор говца табаком и привез оттуда массу ценных сведений и новый оптимизм. Революция окончательно разрушила все его чаяния, и еще до большевистского переворота он бежал в Стокгольм, а оттуда в Англию. Как и многие русские либералы, он сделался ярым реакционером и потратил много энергии на антисемитские статьи для английской прессы. Он был прирожденным журналистом, живущим только сегодняшним днем, но благородство характера и доброта по отношению к друзьям были исключительны, и из всех моих русских друзей я больше всего жалею о нем. Он умер в Лондоне в 1924 году.