Вот на этих выходах и строится первый советский научный город. Еще совсем недавно берег Правды был пустынным, а сейчас с сопки, на которой построена радиостанция, можно увидеть поселок: плоские крыши домов поблескивают на солнце. Правда, строительство еще не закончено — то тут, то там собирают домики, склады, служебные помещения. В этой работе участвуют все сотрудники экспедиции. Главное — не потерять время, скоро уже закончится летний сезон, суда уйдут на Родину. К этому времени поселок должен быть по­строен.

Мы, летчики, должны сооружать взлетно-посадочную площадку, и в то же время совершать полеты. На это уходит уйма времени. Каждый работает за двоих. Сейчас готовим самолет ИЛ-12, который уже достаточно поработал в небе Антарктики, к полету в район Полюса относительной недоступности.

Опять нам предстоит лететь в неизвестность, и, естественно, все волнуются. Что нас ожидает там, в глубине этого таинственного ледяного континента?

Все мы любим помечтать. Лежа на удобной кровати в новом домике, я мечтал об этом полете и, засыпая, уже видел, как наш самолет плывет в лазурном небесном просторе, а под ним сверкают голубые вершины гор.

— Иван Иванович! — услышал я сквозь сон голос бортмеханика Мохова, — пора вставать, наши уже позавтракали и пошли на аэродром.

Я открыл глаза. В комнату проникали лучи солнца. Сон как рукой сняло.

— Сейчас, Саша, я быстро оденусь. А ты беги на аэро­дром. Надо подготовить самолет так, чтобы комар носа не подточил. Сам понимаешь, какой предстоит полет.

— Полет как полет, ничего особенного, — равнодушно сказал Мохов.

Александр Иванович Мохов — мой старый знакомый. Несколько грубоватый внешне, этот человек обладал удивительно мягким и веселым характером. Я хорошо помню времена, когда мы с ним работали в Арктике. Ледовая обстановка была весьма сложной, и нам приходилось почти каждый день много часов проводить в воздухе. После таких полетов члены экипажа настолько уставали, что, наскоро перекусив, сразу шли спать. Когда все просыпались, выяснялось, что машина уже подготовлена к новому полету заботливыми руками Саши Мохова. Казалось, этот человек не спит вообще. Никогда никто не слышал от него жалоб на усталость; всегда спокойный и жизнерадостный, он был душой экипажа.

Вот и здесь, в Антарктиде, Саша Мохов делает все, чтобы самолет летал тогда, когда это нужно.

— Не верю я в твое равнодушие. Ведь самому, наверное, не терпится скорее вылететь к Полюсу относительной недоступности, а вид такой, как будто тебе все равно, куда лететь — к полюсу или в Оазис.

— Это верно. Понимаешь, люблю малость разыграть человека. А между прочим, я столько передумал об этом полете, что даже во сне сегодня видел, как летим мы к полюсу... Впрочем, кому она здесь нужна, эта лирика? Я пошел на аэродром! Он поднялся, надел кожанку и вышел из комнаты.

Я еще несколько минут лежал, глядя, как солнечный зайчик бегает по комнате, затем встал, быстро позавтракал и вышел из нашего домика.

Улица встретила меня шумом стройки: грохочущие тракторы тащили за собой сани, нагруженные экспедиционным имуществом, звенели пилы, стучали отбойные молот­ки. Пахло весной. Да, я не ошибся, именно так пахнет, когда солнце посылает горячие лучи на землю, запорошенную снегом, и он тает под этими лучами. Веселые ручейки журча бегут, сливаясь в потоки, пробивая себе дорогу в снежной коре.

Солнце было таким ярким, что мне пришлось одеть светофильтровые очки. Сквозь них все предметы казались особенно четкими, и снег сверкал словно рассыпанное се­ребро. А на горизонте величественно возвышались безмолвные скалы Хасуэлла. Так вот ты какая, Антарктида! Ты не только сурова и безжалостна, но и неповторимо прекрасна!

Я не заметил, как дошел до аэродрома, где весь наш экипаж был уже в сборе.

— Как дела, друзья?

— Все в порядке, Иван Иванович, — ответил стоявший на стремянке Вася Мякинкин, — вот готовим нашу лошадку к веселому путешествию. Направление — к черту в пасть — сиречь на Полюс недоступности. Придумают же такое название!

Недоступность! — продолжал свой монолог Вася. — Было бы еще понятно, если бы так назвали какое-нибудь небесное светило, все-таки добираться к нему далековато. А тут на тебе, полюс! Сели на самолет и через несколько часов — вот он. Недоступность!

Я слушал его и думал: как у тебя все просто получается — включай моторы, лети и садись на полюсе. Нет, мой милый, видимо, нужно быть летчиком, чтобы понять всю сложность такого полета.— Ты лучше скажи, готов самолет к полету? — прервал я его.

— Иван Иванович, вы меня удивляете. Разве можно вот так сорваться и полететь? Ведь не куда-нибудь собираемся, а на полюс, и машина должна быть в полном по­рядке.

— Интересно, кто это только сейчас утверждал, что слетать на полюс ничего не стоит?

— Я пошутил, — вздохнул Мякинкин.

— Слушай, Вася, я слышал, что ты замучил всех своими шутками. Что у тебя произошло вчера с нашими учеными?

Мякинкин засмеялся.

— Мы, знаете, целый день возились с машиной, устали страшно. Пришли домой, собрались отдохнуть — не тут-то было. Передали нам приказание Сомова — помочь строителям. Ну, думаем, опять строительный аврал. А раз так, нужно помочь. Приходим и выясняем: предстоит уборка в доме, где будут жить ученые. Правда, и они вместе с нами убирались. Во время перекура стали меня ученые разыгрывать: Вася, мол, в антарктическом небе гаечный ключ потерял. Ну, думаю, погодите. И спокойно так говорю Патарушину: