— С этим лицом что-то нужно сделать, — сказала Мей-вис, копаясь в своей косметичке.

Выудив из нее тюбики и кисточки, которые ей были нужны, она принялась за работу. Бледно-голубые тени придали глазам Эбигейл вид чистых озер, окутанных нежным туманом, а блестящая вишневая помада превратила рот в подобие аппетитного спелого плода. На ее щеки Мейвис нанесла легкий румянец, а в уши вдела свои тяжелые серьги из жемчуга.

Эбигейл полагала, что для такого перевоплощения целой бригаде косметологов потребовалось бы не менее часа, но Мейвис из беспорядочно проросшего новыми побегами куста, каковой еще недавно напоминала голова Эбигейл, с легкостью создала соблазнительную сирену.

— Вот теперь ты — Эбби! — объявила она.

Эбигейл кивнула.

— Думаю, в таком виде я могу соблазнить мужчину, — тихо призналась она.

— Соблазнить и отнять у всех остальных женщин последнюю надежду.

— Это было бы неплохо, — радостно улыбнулась Эбигейл и тут же смутилась.

— Теперь ты не только независимая, — сказала Мейвис, одобрительно кивнув, — ты ведь получила еще и уроки стриптиза. Так что сможешь «протанцевать» себе путь в его постель.

Все воодушевление Эбигейл исчезло.

— Единственное место, куда я могу «протанцевать», это в кабинет экстренной помощи. Ты же видела, как я сверзилась со сцены.

Мейвис подкрутила колесико на своем плейере, и музыка зазвучала во всю мощь.

— Чувствуешь ритм? Слышишь эти бонго-барабаны? Единственное, что тебе нужно сделать, это расслабиться и позволить музыке завладеть тобой, дорогая. — Она подняла кружку, из которой пила, и, словно тост, провозгласила: — А чего не сможет сделать музыка, довершит это.

— Кофеин? Нет, он приводит меня в нервозное состояние.

— Это не кофе, детка. Никакой кофе так не освобождает душу, как отвар моей бабушки.

— Так это знаменитое любовное зелье? — Эбигейл была заинтригована.

Она попыталась заглянуть в чашку, но Мейвис прикрыла ее ладонью и со снисходительной улыбкой объяснила:

— Сначала ты должна произнести это правильно, с чувством. Это слово надо выговаривать не так, словно ты подписываешься в конце письма: «С любовью такая-то», а так, будто находишься в полуосвещенном зале, где приглушенно звучит музыка и с тобой рядом тот самый мужчина.

— Можно и мне попробовать?

Мейвис была шокирована:

— В девять часов утра?! Ты хочешь, чтобы тебя арестовали?

— Но ты же пьешь.

— Это потому, что сегодня пятница и я собираюсь прекрасно провести выходные. К тому же у меня — многолетняя привычка, а ты — еще дитя. Зелье сразу ударит тебе в голову.

Мейвис протянула чашку и позволила Эбигейл взглянуть на бесстыдно густой, греховно темный и жирный, как сливки, напиток.

— Пахнет горячим шоколадом.

— Это и есть горячий шоколад. — Мейвис отпила еще глоток, прикрыла глаза и передернула плечами. — Господь милосердный, ну берегитесь. Теперь берегитесь все! К концу рабочего дня я буду опасна.

Ее веки вздрогнули и медленно поднялись, но Эбигейл заметила, что взгляд у подруги мечтательный и рассеянный, а зрачки расширены.

— Из чего он приготовлен?

— Честно говоря, я никак не могу запомнить. Бабуля посылает мне его по почте. Там есть листья особого кофейного дерева с Ямайки, чуть-чуть малинового нектара, немного апельсиновых зерен… А на гарнир — взбитые сливки, если ты их любишь. Ну и порошок из рога единорога, разумеется. Так, набор всякой всячины, — подмигнула она Эбигейл. — У меня где-то есть рецепт, но вся хитрость — в способе приготовления.

— Малиновый нектар? Звучит аппетитно.

— Аппетитно? Это божественный эликсир, не забывай! Лучшим другом девушки является Любовный Напиток Бабули Свон.

Войдя вечером в свою гостиную и увидев стоявшую у окна женщину, Макс подумал, что ошибся дверью. «Что это? — спросил он себя, стоя с перекинутым через одну руку пальто и с кейсом в другой. — Это не женщина. Это видение, и объяснение тому может быть лишь одно: я брежу».

Да, либо он бредит, либо действительно умирает.

Макс не видел ее лица, поскольку женщина смотрела в окно на мерцающие, словно цепочки хрустальных канделябров, огни города. Но у нее была великолепная копна волос, пышных, вьющихся, каждый завиток которых подсвечивался неверными бликами свечей, делавшими их золотистыми и словно живыми.

Свечей?

Ну да, на каминной полке горели тонкие восковые свечи, звучала тихая музыка.

Сомнений не оставалось: он умирает от какой-то смертельной болезни, и это — предсмертное видение.

Платье маняще поблескивало. Оно казалось таким же живым и фосфоресцирующим, как ее волосы. Поддерживаемое на плечах узкими бретельками, оно производило впечатление бесконечно льющегося потока, вероятно, такой эффект достигался благодаря полупрозрачной радужной ткани. Платье облегало тело так, что казалось, будто вы видите ее бедра и прочие женские тайны, которых на самом деле видно не было.