Оформление квартиры, переезд стариков, возвращение мальчишки в колледж отняли целый месяц. Александр с Сергеем возвращались в квартиру усталыми, валились с ног, забывая о еде. И лишь по выходным звонили в Дубровинку, вызывая на разговор Стешу. Та приходила. Говорила, что дома все в порядке, что очень ждут их и скучают. Александр обещал ускорить все, как только можно.

Особо тяжелой была последняя неделя.

— Все! Сережка! Послезавтра получаем последние бумаги и уезжаем домой! — сказал вечером Александр и заказал разговор с деревней. — Надо наших предупредить, что приезжаем. Пусть не беспокоятся! — взялся готовить ужин.

— А все же здорово, что мы остались в своей квартире сами! — порадовался Сергей.

— Знаешь, в случае чего, стариков всегда можно вернуть назад. Но сейчас это не к спеху. Когда у тебя появится своя семья, медлить не будем.

— Нет, пап! Я уже слышал от бомжей всякое. Не стану рисковать. Знаешь, как они говорили? Нельзя приводить бабу в хоромы. И давать ей верх взять. Пусть она в шалаше себя покажет. Сколько мужиков приводили баб в дома и квартиры, а вскоре оставались без угла. Я такого не хочу!

— Тебе хорошая достанется, — рассмеялся Александр.

— А откуда знаешь?

— Слишком много пережить довелось в детстве. Значит, в зрелом возрасте счастливым будешь. Так всегда. Испытания и горести не вечны.

— Пап! А твоим старикам та квартира понравилась?

— Ты же сам видел!

— А почему бабка Валя раскладушку себе поставила на лоджии? Или ей места мало?

— У нее в Евпатории, если вспомнишь, койка стояла на лоджии и окна всегда были открыты. Бронхи больные у матери. Вот потому хочет побольше воздуха. Свежего! И там обрадовалась возможности спать у открытого окна.

— Я так и не узнаю, почему отец меня бросил? Ушел от нас! Думал, пойму, когда побываю в квартире. Но так и не дошло, — поделился Сергей.

— Да, мать оболгала его. Он не пил. И даже не выпивал. В квартире ни одной бутылки. Графинов, рюмок не имел. Посуда лишь чайная и кофейная. Из такой не выпивают. Женщинами тоже не увлекался. Это уже по наблюдениям вывод сделал. Жил он одиноко, но не скучал. Имел друзей.

— Откуда знаешь?

— Шахматы видел на столе? Все фигуры потертые! Часто ими пользовались. А в шахматы чаще всего играют вдвоем. Еще он любил классическую музыку. Видел дискеты? Знаешь, что он слушал последним? Чайковского. «Времена года». Октябрь. Это месяц твоего рождения.

— Обо мне он давно забыл. И вряд ли когда- нибудь вспоминал!

— Невнимательный ты, Сергей! Он всегда тебя помнил. И, видимо, очень тосковал. Над его рабочим столом висела в рамке фотография. Любительская, правда. Тебе тогда года не было. Голы- шок, кверху попкой. А глаза — стариковские. Как теперь. Они не изменились. Он говорил с тобой. Часто брал это фото в руки. По стеклу увидел. Так что жил ты в его душе прочно. Не зря и квартиру именно тебе завещал. Он любил тебя. Моя мать сказала, что нашла его дневник. Обычно его ведут очень одинокие и несчастные люди. Она обещала принести. Из него ты многое узнаешь об отце. И, возможно, о матери. Кстати, дневник лежал на виду — на книжной полке. Так что, придя в квартиру, ты обязательно его увидел бы и прочел. На это было рассчитано.

— А от чего он умер?

— Рак у него был. И он об этом знал. Работал на военном предприятии, где получил облучение. Заболел. Больше года пытались его спасти. Но не получилось. Он лишь последние полгода был на пенсии. До этого как-то крепился, работал. Но потом сдали силы, и человек слег. Его часто навещали. Но, как рассказали соседи, умер он дома, тихо, никто ничего не заподозрил. Но пришли его друзья, долго стучали в двери, никто не открывал. Когда взломали и вошли, увидели покойного. Он лежал на полу возле окна. Следов мучений не было. Лицо спокойное. Словно с радостью из жизни ушел. На столе лист бумаги. На нем покойный пытался что-то написать. Но руки уже отказались повиноваться. Из жутких каракулей с трудом разобрали два слова: «Я прошу…» Кого и о чем? Что имелось в виду, никто не узнал его последней воли. Хотел простить, проститься или попросить о чем, только ему известно. Но с тем он и ушел…

— Жаль, что я его не знал при жизни, — вздохнул Сергей и спросил: — А фотографии его есть?

— Имеется так, с какой сделан портрет на памятник. Честно говоря, я не любитель копаться в чужих альбомах. Это удел женщин. Я попросил мать, когда она разберется на новом месте, ни одного письма и фотографии не выбрасывать. Все класть в одно место — в сумку или в чемодан. И сюда потом привезти. Мы с тобой на досуге этим архивом займемся.

— А почему он не завел себе тетку?

— На это нам дневник ответит. Хотя я и без того понимаю, почему остался один.

— Ну, почему?

— Сынок! После твоей матери нужно быть слишком смелым человеком, чтобы снова рисковать! На это способен один из тысячи. После нее любой, даже самый отчаянный, даст себе зарок не только в этой, а и в последующих десяти жизнях никогда, даже под угрозой мучений и страданий, ничего общего не иметь с женщинами, не подходить к ним ближе, чем на пушечный выстрел! Не удивляйся, я все перенес на собственной шкуре и знаю, что говорю. Да и соседи тоже обронили, мол, жил он очень скучно. И если бы не телевизор и магнитола, наверное, разучился бы разговаривать.