— А второй вариант?

— Купец полагает, что страдания «здесь» и награда «там» жестко увязаны. Они находятся как бы в противофазе: плюс в земном существовании — минус в посмертном, и наоборот. Вот что мог сказать купец, а может быть, и еще что-нибудь, если бы в вашей притче с одинокой свечой истины во мраке жизненной ночи не была предусмотрительно поставлена точка.

— Насчет жизненных трудов. Ведь и ворона трудится: добывает корм, строит гнездо, высиживает птенцов, защищает их, учит летать. Все эти труды — необходимые условия ее существования, однако они не дают ей ни малейшего шанса для будущей жизни.

— Вы полагаете, ворона лишена будущей жизни?

— Несомненно. А что, жалко ворону?

— Да нет, зачем ей, ведь небесная жизнь была обеспечена ей и в посюстороннем существовании.

— У вороны, как, впрочем, и у человека, есть животная душа, не имеющая потенции бессмертия. Но у человека есть, сверх того, еще бессмертная божественная душа, которая дает ему возможность посмертного существования.

Между тем купец из притчи живет, как ворона, с поправкой на интеллектуальную развитость. Почему же тогда у него должно быть перед вороной какое-то преимущество? Раввин в своем разговоре с торговцем апеллирует к специфически человеческим возможностям собеседника — к тому, что отличает его от зверей и птиц.

Что же касается небесных наград за земные страдания, то это действительно популярная и в высшей степени утешительная теория: чем хуже «здесь», тем лучше «там»; «здесь» я несчастен, унижен и оскорблен, зато «там» с лихвой получу все то, чего был лишен «здесь»; «здесь» меня пинали ногами — «там» три ангела будут подавать мне пальто; «здесь» я болен — «там» здоров; «здесь» я полное ничтожество — «там» сижу на златом крыльце в бриллиантовом венце.

— Понятно: кто был ничем, тот станет всем. Но три ангела на одно пальто — явный перебор. Мне кажется, хватило бы и одного.

— Зато почет какой! Эта теория может, конечно, согревать несчастного человека, но в конце концов ему придется убедиться в ее иллюзорности. Если ты ложишься спать, как собака, ты не проснешься, как лев. Наоборот, правда, бывает.

— Хорошо. Легли спать. И проснулись без тела. И что дальше?

— Дальше выясняется, что душа свободна от телесных ограничений, но совершенно не представляет, как ей в этих условиях жить. И начинает жить своим прошлым. Это можно сравнить со сном, в котором вы ходите на работу, пытаетесь разрешить любовные коллизии или сделать политическую карьеру. Еврейская мистика называет это «фантомным миром».

— Напрашивается аналогия с фантомными болями.

— Да, состояния очень похожи. Ноги нет, но она болит, ноет, чешется. Человек умер, но не понимает этого, застревает в фантомном мире. Души праведников могут моментально проскочить это тягостное состояние. Души, не готовые к бестелесному существованию, могут пребывать там бесконечно долго. Пока не проснутся.

— Так, может статься, многие только мнят себя живыми, а на самом деле пребывают в фантомном мире? Может быть, и наш разговор там происходит?

— Очень может быть. В земном мире избавиться от иллюзий трудно, в фантомном — еще трудней. И в том, и в другом случае нужна воля проснуться.

— Значит, наш торговец может веками путешествовать по иллюзорным заснеженным полям, претерпевая фантомные лишения в бессмысленной надежде на будущие награды?

— Ну, раввин все-таки прояснил ему ситуацию.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если рядом с одним домом построить другой, третий, сотый — превратится ли автоматически скопление домов в город? Если собрать сто, тысячу, миллион человек — станут ли они единым народом? Вовсе не обязательно. Число не играет тут определяющей роли. И полмиллиона способны стать народом, а сто миллионов — так и остаться толпой.

— Допустим, они стали народом. Вопрос в том — каким? Результат зависит от национальной идеи, интегрирующей отдельных людей с различными интересами в единое целое.

— В связи с тем, что вы сказали, я приведу сейчас классический энтомологический пример. В северной Африки обитают безобидные насекомые, похожие на кузнечиков, они щиплют себе потихоньку травку на одном месте, никого не обижают и не имеют ни малейшей склонности к путешествиям. Но время от времени, в силу различных обстоятельств, эти насекомые начинают интенсивно размножаться. Когда их плотность достигает критического уровня, происходят биологические сдвиги: насекомые изменяют размеры и окраску, меняется и их поведение — они собираются в огромные стаи, и нашествие саранчи повергает земледельцев в ужас. Саранча преодолевает многие сотни километров и опустошает целые страны.