Закончив одеваться, он поежился, присел на кровать. Прислушался. Хомяк раньше не замечал такого разнообразия звуков, доносившихся снаружи. Оказавшись в одиночестве, он вдруг отчетливо ощутил, как ему не хватает присутствия остальных. Бормотания изучающего очередной артефакт Крота, сопения беззаботного Буля, негромких вздохов все время о чем-то размышляющего Штыка.

Вдруг Хомяку показалось, что он услышал снаружи какой-то звук. То ли доска скрипнула, то ли лодка шаркнула бортом… Дисар вздрогнул. Преодолевая накативший страх, он прошелся по дому и закрыл ставни на всех окнах. Делал это торопливо, стараясь не глядеть в темноту, опасаясь увидеть что-то страшное. Вернулся на кровать уже весь в холодном поту. Хотел лечь, но передумал и сел, прислушиваясь.

Тишина.

Давящая, вязкая… гробовая. У Хомяка пересохло в горле. Кровь пульсировала в висках.

Когда внизу что-то гулко ударилось об одну из цистерн, на которых покоился дом, дисар чуть не подпрыгнул и едва сумел сдержать испуганный вскрик.

— Да это всего лишь палка, — произнес Хомяк, пытаясь успокоить сам себя, но вышло только хуже. Его голос так слабо и робко прозвучал в темноте, что страх и одиночество напали на пожилого дисара с новой силой. Для храбрости он взял в руки автомат и прижал к груди.

Стук не повторился, но едва Хомяк расслабился, как за стеной раздался громкий всплеск. Дисар дернулся и до боли в суставах стиснул пальцы на «Калашникове».

Снова всплеск. Как показалось Хомяку, немного ближе, чем первый. В груди появился неприятный холодок. Следующий плеск раздался уже рядом с домом. Потом Хомяку даже показалось, что плавучая хижина качнулась, будто кто-то тяжелый взобрался на платформу. Скрипнули доски настила. На лбу выступила испарина. Испуганно вглядываясь в темноту, Хомяк судорожно пытался вспомнить: запер ли он входную дверь на засов или сейчас ему предстоит услышать, как кто-то заденет скамью в прихожей, а потом тихо проскользнет в дверной проем…

Дисар снял автомат с предохранителя. Щелчок механизма показался ему оглушающее громким. Хомяк даже зажмурился. Потом снова широко раскрыл глаза, направил ствол на дверь и затаил дыхание.

Полоска серебристого света, просачивающегося между неплотно пригнанных досок, закрывавших окно, неожиданно исчезла, словно кто-то массивный снаружи заслонил его. Хомяк весь сжался. Что-то подсказывало ему, что если он сейчас обернется и посмотрит на окно, то через щели в ставнях увидит глаза ужасного чудовища, наблюдающего за ним. Мурашки бегали по позвоночнику. Холодный пот сбегал по лицу.

— Это тучи, тучи, тучи, — забормотал он едва слышно. — Там никого нет. Это тучи.

Через какое-то время серебристый свет снова пролился в комнату, бледным клинком рассекая тьму. Хомяк облегченно выдохнул, но так и не оглянулся. Он боялся отвести взгляд от двери. Ведь необязательно, что если кто-то проник внутрь дома, то заденет что-нибудь. Многие твари хорошо видят в темноте. В отличие от Хомяка, у которого уже начало резать глаза от постоянного напряжения.

Дисар сглотнул подступивший к горлу ком. Разжал и снова сжал влажные пальцы на рукояти и цевье автомата. Время тянулось мучительно долго. Нервы Хомяка были на пределе. В конце концов он не выдержал, отбросил автомат, схватился за кровать и с кряхтением придвинул ее к двери. От резких движений заболели раны, но дисар не думал о них. Забаррикадировав вход, он снова схватился за оружие и метнулся в самый темный угол комнаты. Сел там, чуть не подвывая от ужаса и стискивая оружие в руках.

Хотелось пить, но Хомяк не вышел бы из комнаты ни за что на свете. И пугали его не воображаемые монстры, а неизвестность, что таилась за дверью комнаты.

Неожиданно кольнуло в груди. Пожилой дисар поморщился и застонал. Сперло дыхание. Открыв рот, Хомяк стал с шумом втягивать воздух. Когда боль утихла, он прошептал:

— Ну, спасибо вам, генерал Штык. Спасибо большое, просто огромное. Век не забуду такого «подарка»!

Но как бы ни был силен страх, организму все же требовался отдых. И ближе к утру, сам того не заметив, Хомяк все-таки уснул.

Ночь была такой же, как и все предыдущие ночи, которые Буль провел в Зоне. И при этом совершенно другой. Ведь это была последняя ночь, которую судьба отвела немолодому генералу. Завтра днем он отведет людей Хука на заминированный пляжик и приведет в действие радиовзрыватель. Даже если часть бандитов уцелеет, они скорее всего испугаются лезть к плавучему дому, ведь от богатств есть толк лишь в том случае, когда ими удается воспользоваться.

Все тело болело от побоев, жутко саднили глубокие царапины на лице и руках, в разбитых губах неприятно пульсировала кровь, но при этом Буль чувствовал себя по-настоящему счастливым. Генерал Штык, Хомяки Крот смогут пережить очередной рейд бандитов, а это значит, что вся короткая жизнь, которую Буль помнил лишь на протяжении последних двух месяцев, прошла не зря. И хотя Штык неоднократно пытался рассказать ему и Хомяку какую-то другую историю их жизни, ефрейтор Буль в глубине души считал себя разведчиком, который раньше погибнет сам, чем позволит убить своих товарищей.

Люди Хука отдыхали по всем правилам сталкерской науки. Помимо основного костра, возле которого сидел ночной караульный с панелью системы контроля за расставленными на некотором удалении датчиками, в нескольких местах на границе чуть заметно тлели небольшие кучки углей, легко превращавшиеся в сплошные стены огня в случае нападения ночных хищников. Каждый сталкер спал, положив рядом автомат, подложив в качестве подстилки тонкий коврик-«пенку» и накрывшись куском непромокаемой ткани.

Буля привязали к дереву недалеко от основного костра. Ему дали воды для питья и умывания. А от еды он гордо отказался, хотя желудок, учуяв кашу с мясом, чуть было не оспорил право головы на принятие решений. Руки пленнику связали спереди, чтобы мог спать, при этом стягивать, как раньше, не стали. Первые полчаса караульный с любопытством поглядывал на Буля, но потом ему это надоело, и он устроился так, что был виден пленнику по большей части сбоку.