Перед нами круто взбирается в небо стеклянный купол. За толстой преградой катит бурые воды циркулярный поток, там булькает, лопаются пузыри. В десятке метров за преградой из жидкости выныривает крутой берег и плавно взбирается к центру, где вырастает округлый горбыль — срединный холм.

— Вот, посмотрите. Он следит за нами, — заявил Платон, протягивая руку к куполу.

Мы с Танакой проследили указанное направление, и взгляды уперлись в волну бурой жижи. Та вздымается сразу за прозрачной стеной, напротив нас. Течение циркулярного потока перехлестывает здесь, кажется, через невидимую преграду.

Я покосился недоверчиво.

— Так что же, говоришь, этот бугор следует за каждым, кто приближается к куполу?

— Конечно! Можете проверить, Андрей Николаевич.

Танака шагнул в сторону. Стоячая волна дернулась к японцу, гребень завибрировал подобно желе. Через минуту замер и… вроде бы сдвинулся на несколько сантиметров! Такеси хмыкнул и быстро зашагал вдоль купола. Волна дернулась, опала резко, и тотчас из жижи вынырнули две волны поменьше. Одна замерла на прежнем месте, другая — помельче — весело покатилась вслед за японцем, на гребне выросла шапка рыжей пены. Танака остановился в десятке метров от нас, и гребень замер вместе с ним.

— Это еще не все, — сказал Курков. — Смотрите!

Из нагрудного кармана появился пульт дистанционного управления.

— Следите во-о-он за тем «циклопом»! Сейчас подведу его.

Пальцы Платона заплясали по клавишам, и дозорный аппарат сорвался с позиции под сводом, резко пошел на снижение. Купол надежно отрезает звуки, машина беззвучно вышла на бреющий полет. Едва подошел к циркулярному потоку метра на три, из жидкости к «циклопу» протянулся очередной вырост, волна встала посреди бурой реки.

Курков развел руками.

— Так что вот, — заключил техник. — Судите сами.

— Так, значит, впервые это заметили сегодня днем? — уточнил я.

Платон кивнул.

Отпустил Куркова в Институт, с Такеси же двинулись бок о бок вдоль стеклянной стены. Бурая волна выросла слева от нас, принялась сопровождать молчаливым эскортом.

— Слыхали, что за слухи уже бродят по Институту? — поинтересовался я.

Танака вопросительно приподнял бровь.

— Говорят, что у нашей «лепешки» — ее теперь кличут «амебой» — обнаружили сенсорную систему. Как-то же она чует приближение людей и «циклопов»! Особо смелые рассуждают в том духе, что Кормаку удалось синтезировать живой организм из мертвой материи. Разок даже слышал, как квазиорганизм объявляли разумным! На полном серьезе.

— А на самом деле? — с улыбкой спросил Танака.

Я пожал плечами.

— А на самом деле сводки «циклопов» и микроботов все те же, ни бита качественно новой информации. Схожие внутренние потоки в системе, схожий катализ, прежние обратные связи. Ваша симуляция ведь тоже не показывает ничего необычного?

— Ну-у, — протянул японец, — ее ценность теперь вообще сомнительна, но да, вы правы, никаких неожиданностей. Впрочем, теперь она отстает уже на несколько суток, так что ничего необычного там и не должно быть.

Солнце прокатилось по вершинке дальнего холма, каменистый гребень словно бы расплавился от оранжевого света, и светило стало погружаться туда, как в море. Мы вошли в полосу иссиня-черной тени.

Я остановился.

— Такеси! — позвал я. — У меня к вам один странный вопрос.

Японец обернулся и застыл в ожидании. Я кивнул на стеклянный купол.

— Я помню, вы как-то назвали эту штуковину «садом камней». Почему?

В глазах Танаки блеснуло веселье, уголки губ поползли в стороны. В полумраке сверкнула белозубая улыбка.

— Ну, видимо, каждый пытается увидеть здесь что-то близкое, знакомое. Как-то классифицировать «Саморганизм» для себя. Некоторые, я слышал, даже называли экспериментальную среду… впрочем, не будем, это может показаться слишком вульгарным.

Японец тихо рассмеялся. Я поморщился, с трудом выдавил кислую ухмылку. Наверняка Курков разнес по всему Институту…

— Так вот, — продолжал Танака, — на самом-то деле, конечно, эта штука никакой классификации не поддается, она слишком, гм, странная. И если б, не дай бог, она и впрямь была разумной, как о том болтают, ни о каком контакте с таким «братом по разуму» нам бы и не мечталось. Если б мы вообще смогли понять, что оно что-то там себе мыслит! Такая задачка, — добавил Танака, — потруднее, чем навести мосты между Вроцеком и Алонсо.