Я сказал резко:

— Я понимаю это не хуже вас, госпожа Зосимова. Но не надо меня пугать байками о конце света, угрозах идеалам демократии и прочей хренью! На ужасающем вас Востоке столько же людей, стремящихся к сингулярности, сколько и на Западе. Если хотите, то исламские страны сейчас — медленно разваливающийся замок из песка, каким была Империя Красного Равенства. Сейчас и шейхи примеривают строгие костюмы, а женщины снимают паранджу. Все! Мир — един. И не втягивайте меня в политические интриги!

Зосимова выслушала меня с каменным лицом, сказала так спокойно, что я даже почувствовал укол совести, когда наговорил резкостей:

— Я поняла вас, господин Тюрин. Что ж, другого от вас мы и не ждали. Тогда я желаю вам удачи.

Я кивнул в ответ, прошел КПП и направился к машине. Странно, но в душе боролись убеждения в собственной правоте и трусливенькие «а может, все-таки переехать?». Вконец озлившись на себя, я рухнул в кресло, рявкнул автоматике:

— Домой!

Сенсорная панель торпедо ожила, мягко заурчал мотор. Что-то резко щелкнуло, и меня вдруг рвануло куда-то, оглушило болью, а салон потонул в кроваво-красном пламени…

Последнее, что я запомнил, было напряженное лицо того самого модного парнишки, что спорил по поводу баймы. Он щурился, пытаясь хоть глаза укрыть от бушующего вокруг огня, и, совершенно не заботясь об обгорающей коже и скручивающихся волосах, тянул меня за шиворот, приговаривая:

— Мать… мать… мать…

Я с трудом поднял веки, от усилия даже застонал, кожа похожа на наждак. Глазные яблоки обожгло болью, я почувствовал, как по щекам потекли слезы. Потрескавшуюся от огня кожу тут же запекло от соли.

— Лежите смирно, господин Тюрин!

Новый приступ боли едва не выбил сознание, и так плавающее в огненном озере. Кожа на лице горит, все тело сотрясает судорога, будто раскаленными щипцами отрывают по кусочку мяса.

Рядом возникло белое пятно. Я почувствовал на губах влагу, организм сам дал команду вцепиться зубами в вату, впитать живительные капли. Потом влага исчезла…

Видимо, вода была с лекарством, боль чуть отпустила. Сознание медленно прояснилось, я даже смог открыть глаза.

В первый миг меня ослепил яркий свет, потом мелькающие вспышки превратились в белоснежные халаты докторов. Я услышал писк аппаратуры, почувствовал запах лекарств.

— Что… прои… зошло? — едва слышно прохрипел я.

Один из «халатов» обернулся, сказал повелительно:

— Молчите, вам нужен покой.

Откуда-то сбоку громыхнуло:

— Толковый врач ему нужен, — потом добавил, как ругательство — эскулапы!

В палату ворвалось что-то свирепое, могучее, лязгающее металлом. Только через миг «это» оформилось в здоровенного мужчину в мундире, похожего на медведя. Тяжелая челюсть вызывающе выпячена, из впадин выдающихся надбровных дуг сверкают глаза, как система наведения крылатых ракет.

Мужчина повернул голову к доктору, мне показалось, что это повернул башню танк.

— Он может говорить?

— Генерал Рогада, ему вкололи антишоковое и обезболивающее. Но ему предстоит операция. Взрывом оторвало правую руку, к счастью, это единственное масштабное повреждение. Даже ожоги не столь ужасны, успели вытащить из огня. Бригада медиков уже наготове, рука-имплант срочно подготавливается к присадке. Так что скоро он будет как новенький.

Генерал выслушал врача с каменным лицом, но я заметил скуку в его глазах. Ну конечно, о достижениях науки и медицины в первую очередь уведомляют Президента и военку. То, чем его пытаются удивить, он давно знает, потому и спокоен, как слон. Боевой слон.

Врач закончил, генерал выпятил широкую грудь, коротко гаркнул:

— Хорошо, действуйте! — Он проводил врача взглядом, обернулся ко мне, сказал заговорщицки: — Вы все такие упрямые, писатели? Ведь говорили же, переезжай к нам… э-эх, хорошо, что хоть машину нашу взял… в другой бы туго тебе пришлось, без взрывной-то защиты. Ну, лежи пока. Эскулапы обещали, что через пару дней уже сможешь пользоваться новой рукой. А до того придется тебе, голубчик, пока левой рукой…

Рядом мелькнул халат медсестры, что прилаживала капельницу, генерал запнулся. Но быстро выкрутился:

— Гм-х… левой рукой… честь отдавать…

Медсестра усмехнулась краешком рта, сказала негромко:

— Господин генерал, пациенту нужен покой…

— Понял, понял, — ворчливо отозвался Рогада и, дождавшись, когда девушка отошла, нагнулся ко мне: — С вашей помощью, Игнат Афанасьевич, мы вычислили всех, кто желал нагреть руки на вашей работе. Президент сейчас проводит чистку, поганой метлой всех… ну, это уже конфиденциальная информация. В общем, спасибо, господин писатель, знайте, что за ваш проект лично я буду зубами всех несогласных рвать!