Скорее бы!

Пока гремел ключами, в квартире знакомо заскреблось, глухо заворчало. Дверь открылась с трудом, отодвигая тяжелое тело. В следующий миг налетело что-то рыжее, пушистое, ткнулось мокрым и холодным носом. Лицо обожгло раскаленным дыханием, в слюнявой пасти уже зажат поводок.

— Привет, разбойник! Соскучился, Верн? — сорвался я на сюсюканье.

Пес счастливо взвизгнул, запрыгал на месте. Конечно-конечно-конечно! Соскучился, ты ведь самый-самый!

Пришлось нацепить золотистому ретриверу, что на самом деле рыжий, ошейник с надписью «Ж. Верн». Потом вновь пробежка до первого этажа, снова загаженный подъезд.

Гуляя по ночному парку, я без удовольствия вдыхал влажный запах зелени, слушал шебурщащееся зверье в кустах. Собачники уже разошлись, никого знакомого.

Верн торопливо задрал ногу, только потом уже придирчиво потянул носом: кто это был сегодня на моей территории? Стал выискивать следы, носился по зарослям, приставал к ежам.

Наконец я скомандовал:

— Все, Верн, домой!

Хитрая морда высунулась из кустов, в глазах укор. Мы ведь только вышли, а как же контроль территории, чужие запахи?!

Чувствуя, что хитрая псина сейчас победит в молчаливом поединке, я придал голосу строгости:

— Домой!

Пес покорно выбрался из кустов, потрусил рядом, но то и дело отставал. Пришлось напомнить об ужине, что всегда строго по расписанию после прогулки. Ретривер встряхнул головой, мол, на фиг мне эти запахи? Пусть другие нюхают, а я от тебя, хозяин, ни на шаг! Вообще, я самый-самый преданный!

Пока шли домой, я странным образом почувствовал чье-то присутствие, будто меня рассматривают сквозь оптику. В душе вновь завязалась давняя борьба между желанием все закончить и мелким животным страхом перед смертью. Когда перевес сил стал настолько явным, что ладонь почувствовала привычную тяжесть оружия, еще чуть-чуть, и вороненое дуло коснется виска, я прошептал:

— А вот не могу сейчас, и все! Дел еще по горло, нужно опыты закончить. — Пес покосился на меня, в глазах нет недоумения, только внимание. Как же еще, он верный друг и должен общаться с хозяином. — Наша работа чрезвычайно важна, понимаешь, Верн! Человечество останавливается в развитии. Мощностей компьютерной техники уже не хватает, почти достигли предельной скорости. Японцы уже вовсю заполняют рынки биологическими гаджетами: белковые флешки, жесткие диски из нуклеиновых кислот. «Железо» не в состоянии достигать требуемых мощностей и скоростей. Пришла пора понемногу отходить от техногенного развития и улучшать человека. И единственный шанс шагнуть еще дальше — расширить способности человеческого разума. Идеальная память, способность мыслить и анализировать информацию осознанно на десятки ветвей. Возрастет мотивация в работе, моральные качества, воля! Все это порог, за которым, кто знает, может быть, и таится заветная мечта человечества — бессмертие…

За спиной тяжело хлопнула металлическая дверь подъезда, ощущение чужого взгляда пропало. И только тогда я почувствовал, как расслабляются напряженные до предела мышцы.

Подчиняясь внезапному порыву, я впервые после смерти Галины включил телевизор. С трудом отыскал за диваном пульт со следами собачьих зубов, пощелкал программы. Озлившись на засилье голубых, поп-звезд, наркоманов и прочих абортированных детей цивилизации, я готов был выключить телевизор, но вдруг остановился.

На голубом экране молодой парень, активно культивирующий образ выпускника Гарварда, важно спрашивал у какого-то эксперта:

— Не секрет, что многие исследователи считают технологии предельно развитыми и начинают опыты с человеком. Как вы считаете, что принесут человечеству опыты по расширению сознания? Киборгизацию, мир богочеловека или апокалипсис?

Эксперт вальяжно развалился в кресле, показывая себя с самых лучших ракурсов, чтобы всем сразу стало видно рубашку от Кельвина Кляйна, запонку от Марио, гладко выбритую грудь по моде гламурных вампиров из «Сумерек». Все эти элементы должны вызвать у обывателя чувство уважения, ну как же, ведь этого эксперта показывают по телевидению! Значит, он прав, востребован! Вон какой перстень с бриллиантом на пальце!

— Опыты по расширению сознания не принесут человечеству ничего, кроме разочарований, — задумчиво протянул эксперт, лениво рассматривая перламутровый маникюр. — От них слишком многого ждут. Во-первых, опыты не увенчаются успехом, и все те несчастные, одержимые танатофобией, что следят за ходом опытов, останутся ни с чем. Настоящим исследователям это понятно, и мы не занимаемся подобными глупостями и призываем всех не позволять морочить себе голову. Это шарлатанство! Все цивилизованные страны отказываются от подобного… А во-вторых, опыты в случае успеха, что настолько маловероятно, как падение демократии, могут привести к кризису. Наши футурологи это тоже предусмотрели.

— К кризису?

— Ну конечно, — усмехнулся эксперт так легко, что у меня сжались кулаки. — Ведь люди разделятся на два лагеря. Те, кто живет полноценным человеком, и те, кто вставил себе в мозг эту штуковину. Естественно, что со штуковиной у людей возможности будут больше. Но, к слову, неизвестно, насколько это безопасно и надолго ли? Мир уже знает цену подобных экспериментов: люди без сна во Вьетнаме, «эффект оранж», титановые суперсолдаты Гитлера и прочие ганфайтеры. Между нормальнымилюдьми и… другими возникнет нездоровая и нечестная конкуренция. Человеку не догнать машину. Поэтому это негуманно. И мы заранее знаем результат…