Он бросился в толпу и отлетел от чьей-то дюжей спины.

Людская стена стояла упруго и плотно, без щелей.

Судья бросился еще раз, но стена была неприступна.

– Именем штата! Именем штата Луизиана!.. – почти беззвучно повторял судья. Он упал, чей-то сапог наступил ему на пальцы, но он не почувствовал боли. Как во сне, ледяное чувство бессилия охватило его. Он ничему не мог помешать.

Длинное тело поднялось и повисло на фонаре. Плотное кольцо сразу заколебалось, начало таять и распадаться.

Воровато озираясь, люди расходились молча. Вешатели исчезли неведомо куда. Стало совсем тихо, когда судья и О'Хара протолкались к фонарю.

– Его повесили уже мертвым, ваша честь, – глухо сказал полицейский. Он разрезал веревку и опустил на землю тело. Лицо было неузнаваемо.

– Кто это сделал? – яростно закричал судья. Люди расходились, пряча глаза, укоризненно качая головами.

– Стойте! Будьте свидетелями, джентльмены! – кричал судья, но свидетелей не было.

Четверо серых от ужаса негров жались к стене. Их стерег бородатый великан с винтовкой. Дэвид Харт хихикнул:

– С удачей, братец Джэйкоб!

– Ей-богу, я ничего не сделал такого, Дэв! – чуть не плача, сказал великан. – Я только крикнул: «К черту аболиционистов!» – больше ничего… Я не знаю, откуда взялись все эти люди. Клянусь, я не хотел этого!

– Не беда, братец Джэйкоб! – успокоил его младший. – Это дело не наше, а шестьдесят монет мы сегодня заработали. Вперед, черномазые!

Они ушли, уводя с собой негров. Улица опустела.

– Кто это был, О'Хара? – тихо спросил судья.

– Аболиционист, ваша честь. Северянин, я полагаю.

– Но имя, имя?

– Документов нет, ваша честь.

Неслышной походкой подошел Джереми Хорн.

– Как же без имени, О'Хара? – тупо повторил судья.

– Запишите, судья Морфи, – мягко сказал Хорн. – Мистер Джон Робинсон, тридцати восьми лет, родом из Нью-Гэмпшира. И упокой, господи, его мятежную душу…

Маклер вздохнул, покачал головой и зашагал по пустынной Канал-стрит.

– Я отказался дать приказ об аресте, – безжизненно сказал судья. Он отвернулся, снял шляпу и долго стоял над трупом.

Шел дождь. Окна закрывались, мерно журчали водостоки. Шел дождь, мелкий и тоскливый зимний дождь.

пел Эбенезер, возясь вокруг старой яблони в саду.

Пол следил за работой негра. Малярная кисть бегала по рыхлому, бугристому стволу, белый слой поднимался все выше.

– Старуха еще поживет, мастер Пол, – подмигнул Эбенезер. – Яблоки с нее слаще всех, я знаю.

Негр взял ведерко и зашел с другой стороны.

Он отступил на шаг, склонил голову на плечо и полюбовался своей работой. «Кто старше? – подумал Пол. – Яблоня или Эбенезер? Пожалуй, Эбенезер».

Негр снова обмакнул кисть в раствор.

С террасы плывущей иноходью бежала Салли.

– Ты с ума сошел, негр? – Салли вся колыхалась от негодования. – Орешь во все свое ослиное горло, когда мисс Эллен спит… Ты хочешь разбудить ребенка?

Эбенезер виновато ухмыльнулся. Он совершенно забыл о существовании десятилетней мисс Эллен, заснувшей на террасе после обеда. Салли уперлась руками в бока.

– Ты думаешь, старый медведь, я тебе это позволю? Я, которая вынянчила мастера Эрни, мастера Эдуарда и мастера Пола!

Нелегко было определить, кто разбудил девочку, но над балюстрадой поднялась темноволосая головка, и Салли заколыхалась по дорожке обратно.

– Пустая тыква у тебя на плечах, Эбенезер! – сказала она на прощанье озадаченному супругу.

Эбенезер вздохнул и посмотрел на Пола.

– Видали, мастер Пол? – Негр бросил кисть и вытащил трубку с кисетом. – Недаром говорили в старину: самая лучшая женщина не лучше самой худшей обезьяны… Нет, мастер Пол, человеку не следует жениться.