Шрифт:
– Да, Пол, да! И мне тоже нужно поговорить с тобой непременно. Миссис Хэтчинс сказала…
– Опять эта старая ханжа…
– Эллен, иди к себе, – приказала мать. Эллен испуганно вскочила со стула и исчезла.
– Ты не должен говорить так о миссис Хэтчинс, она святая женщина. Сегодня утром она сказала мне: господь карает неверующего в детях его. У отца-безбожника сын – игрок! Суров, но справедлив господь наш!..
– Она выжила из ума, твоя миссис Хэтчинс, – устало и сердито сказал Пол.
– Нет, Пол, нет! Она святая женщина и говорит святую правду! И все так говорят: и миссис Смолл, и миссис Хикс, и миссис Руби…
– Довольно об этом, мама.
Они замолчали. Худые, длинные пальцы умоляюще легли на его рукав.
– Забудь, Пол! Забудь о безбожном Севере, о грешной Европе, о дешевой мирской славе! Живи с нами, ошибки молодости забудутся и простятся.
– Какие ошибки, мама?
– Ты сам знаешь, какие. Открой здесь контору – и получишь успокоение и приобщишься благодати.
Он сухо усмехнулся.
– Открою, мама. Я уже говорил тебе, что открою контору, ведь денег у меня нет… Открою контору, буду вести чужие дела… и… и все.
Он встал.
– Кстати, мама, – сказал он чужим, безразличным голосом. – Я не женюсь на мисс Мэй Аллисон.
Сегодня я вернул ей ее слово.
Он быстро вышел, поднялся по скрипучей лестнице и лег на кровать. Теплые сумерки окутывали дом, шумно ссорились щеглята в саду, оспаривая друг у друга ночлег.
«Все пройдет, – думал Пол. – Пройдет и это…»
Он был один.
Первый этаж старого дома на Роял-стрит был радикально перестроен. Большая светлая комната выходила дверью и окнами на улицу. За ней была вторая, поменьше. Винтовая лестница, прорубленная в толще стен, связывала новые две комнаты с верхним, жилым, этажом. На улице, возле двери, была прикреплена красивая медная пластинка с выгравированной надписью:
Последние слова обозначали, что носитель этого титула является ученым юристом, допущенным в суд и правомочным совершать все юридические процедуры, предусмотренные законом.
В комнате висело в рамке свидетельство с красными печатями. Оно давало мистеру Полу Чарлзу Морфи право выступать в суде, учинять и предъявлять иски, составлять юридические бумаги, оформлять купчие и арендные грамоты.
Атторни ат-лоу совмещал в одном лице функции стряпчего и защитника и именовался также присяжным адвокатом.
Ежедневно в десять часов утра присяжный адвокат, в строгом лондонском фраке и безупречном белье, спускался по винтовой лестнице, проходил в переднюю комнату и усаживался за письменный стол, стараясь не испачкать накрахмаленный манжет.
Атторни ат-лоу регулярно просиживал за письменным столом с десяти до четырех, глядя на унылые тома судебной премудрости, грозившие из книжных шкафов.
В первые дни клиентов не было – и это было совершенно понятно: молодая юридическая фирма должна была сначала завоевать доверие и симпатию населения, нуждавшегося в юридической помощи. Но доверие приходило лишь со временем.
А клиентов не было и во второй день, и в третий, и всю первую неделю.
Стиснув зубы, атторни ат-лоу отсиживал часы за письменным столом, даже не разрешая себе взять книгу из шкафа.
Читающий адвокат – это могло не понравиться клиентам.
Настоящий адвокат – это такой адвокат, каждое слово и каждое движение которого стоят денег. Он всецело предан своим клиентам, но каждая его минута – на вес золота.
Так Пол просидел за письменным столом несколько недель. Он начал беспокоиться: люди женятся и разводятся, судятся, рождаются и умирают – кто же ведет процессы, получает исполнительные листы, пишет дарственные и завещания?
Третья неделя была ничем не лучше второй. Раз только перед концом дня кто-то сильно рванул с улицы ручку входной двери. У Пола екнуло сердце, он облизал пересохшие губы.
Вошел Арчибальд Грин в сопровождении какого-то долговязого и угрюмого парня в дождевом плаще.
– Чем могу служить, джентльмены? – с достоинством спросил Пол. Он брезгливо смотрел на перстни маклера и фунтовые золотые запонки в рукавах рубашки. Грин посмотрел на Пола и прыснул. Тут только заметил Пол, что джентльмены успели недурно выпить за завтраком.