Я кинулся за нею, но поскользнулся на куче морской капусты.

Сумико присела от смеха. Тогда я вскочил и побежал прямиком по пляжу. Сумико убегала своим путем, у самой воды, поэтому я быстро настиг ее и загнал в воду. Она плеснула в меня ладонями, я ответил метким плеском. И пошло… Мы заливали друг друга каскадами воды. Зеленые капли били в мою упругую кожу, вспыхивая на солнце. Сумико закрыла глаза, и это ее погубило. Я отошел чуть вбок, и она стала бить в пустоту. Зато я захлестал ее водой. Волосы, кофта и шаровары прилипли к ней. Однако Сумико упорно сражалась со мной и не хотела звать на помощь брата. Но Ивао в конце концов не выдержал и вмешался. Мне пришлось удирать от них вплавь.

Пока мы плавали с Ивао, Сумико выжала свою кофту и шаровары. Она развесила их на барже и влезла в воду. Мы подплыли к ней и стали учить плавать. Но Сумико боялась глубины.

Мы уговаривали ее выплыть на глубину, пока не посинели, пока я не увидел вдруг траурный костюм Ивао, разложенный на песке, и не опомнился. Тогда мы вылезли из воды и развели костер из сухих щепок.

Я нашел своего рака, насадил его на палочку и сунул в костер. Ивао принес несколько лент морской капусты и поджарил их.

Когда капуста свернулась в трубочки, Сумико раздала нам ее. Рака мы разделили на три части. Розовые жгутики мяса были вкусные. Мы заедали их горькой морской капустой.

— Давайте еще раз искупнемся, — предложил я после отдыха.

Сумико замотала головой. Она сказала мне, что пора идти провожать на кладбище «росскэ капитан». Ивао при этом кивал круглой головой. Его родимое пятно пересекли три морщинки.

Я быстро надел штаны, желтую майку с растянутыми лямками и перешел пляж по прямой. Сумико сначала хотела вернуть меня. А потом все глядела, прижав руку к груди. Наверное, думала про мины и бомбы…

Пришлось ждать, пока они оденутся и пройдут пляж кружным путем по берегу.

Мы рядом шли по городу, по самой середине главной улицы. Японцы, корейцы и русские оглядывались на нас. Сумико не поднимала ресниц. Она шла, сильно наклонившись вперед: пугни — и побежит. Но я-то не дал бы никому ее обидеть. Кинулся бы с кулаками на любого, кто даже засмеялся бы над нами.

Возле управления народу прибавилось. У входа стояла машина с отброшенными бортами. К кабине была привалена тумбочка, покрашенная суриком. Несколько человек держали венки из пихты, в которой проглядывали живые цветы. Кореец Ким надел венок на себя и мурлыкал грустную песенку.

Из толпы вдруг выскочил к нам Юрик. Его штанишки держались на одной лямке. Он крутил в руках половинку бинокля.

— А мне вот что дядя Рыбин подарил, — захвастался он, отчеканивая «р». — Дядя Рыбин сказал, что я буду моряком.

— Моряк — с печки бряк, — ответил я.

Юрик полез на меня с кулаками. Я хотел отпустить брату по шее «макаронину» — теперь он выздоравливал, и пора было хлопать, как и полагается, меньшего брата, — но Сумико прижала его к себе.

— Если бы я не болел, я бы ему показал! — хорохорился Юрик, поглядывая на меня из-под руки Сумико сизым глазом.

— Да, да, — соглашалась Сумико, — показар.

Юрик дал ей посмотреть в бинокль, а потом выудил из кармана «бога счастья», чтобы тоже похвастать.

Сумико схватила божка и прижала к груди. Она показала его Ивао. Тот радостно залопотал. Юрик понял цену этой игрушки и решил отобрать ее обратно. Он встал на носки и потянулся, но я схватил его за лямку и отволок ближе к машине. Прижав брата к помятому крылу, я зашептал ему на ухо:

— Это ее игрушка, понял?

— Зачем вам игрушка? — спросил Юрик, сморщив нос.

— Эта штука счастье приносит, понял? Счастье-е-е…

— Врешь ты все, — сказал брат. — Про белый пароход наврал… «Оранжад» — толстый зад.

— Я тебе не наврал… — зашептал я. — Все объясню…

Но мне не дали еще что-нибудь наплести брату. Толпа перед дверями раздалась. Нас отжали. Я лишь мельком увидел колыхнувшийся угол красного гроба в дверном проеме. Нам всё загородили.

Кореец Ким повесил венок на Ивао, а сам пошел пробиваться к гробу.

Ивао не знал, что делать с венком. Тогда я снял с него венок и предложил нести вместе. Мы встали впереди машины, за нами пристроились еще три венка.

Так мы первые и несли венок до кладбища. А там нас опять оттеснили на самый край. Мы даже не слышали речи, которую говорил на могиле начальник порта. Его рука с фуражкой взлетала над головами, и козырек отблескивал, как черная слюда.

После начальника вышел японец в очках с золотой оправой и тоже что-то говорил, а под конец потряс руками над головой.

После речей в самой гуще толпы поднялись пять винтовок. Раздался залп, и в сопках долго грохотало эхо. Толпа стала редеть, и мы с Ивао понесли венок на могилу.