Он думает, что может работать еще лучше. Когда радио приносит сюда, на высокие широты, раскаты победных московских салютов, бурильщик Шмойлов отвечает на них своим трудовым салютом. Узнав, что советские войска заняли город Минск, он работал так, что удивил даже своих друзей, которые привыкли к его высокой трудовой производительности. Он за смену выполнил работу шести бурильщиков, чувствуя себя усталым, но счастливым.

Эрнест Клейтон в Галифаксе и Семен Шмойлов в Норильске делают общее дело».

Вот и весь очерк. Кое-что придумал для занимательности, пытаясь попасть в тон репортажей тех зарубежных газет, с переводами которых нас знакомили в Совинформбюро. Не поднимал Семен Шмойлов на пари лошадь, хотя мужик был крепкий и, возможно, смог бы это сделать.

Начальник рудника рассказывал, что накануне своего рекорда бурильщик пришел к нему:

— Три нормы — мелочишка. Сколько тебе надо? Нет, ты скажи прямо — сколько?

Тому не понравился хвастливый тон.

— Пять можешь дать? Попробуй!

Шмойлов молча повернулся, у выхода бросил:

— Готовь магарыч.

На другой день дал шесть норм.

Но этот разговор остался тогда лишь в моем блокноте…

Написал я о Норильске десять-двенадцать коротышек. Их быстро перевели на английский, а часть и на испанский — для Латинской Америки. Через наши посольства отправили по назначению. Как мне потом сказали, большинство увидело свет.

Сделал очерк «Город в тундре» для «Известий». Насколько знаю, это была единственная публикация о Норильске за долгое время.

А поздней осенью 1944 года появилась статья в крупной американской буржуазной газете «Нью-Йорк геральд трибюн». Заголовок гласил: «Норильск — центр цветной металлургии в Сибири».

Упомянув, что среди американцев лишь очень немногие слышали о Норильске, газета писала, что для русских он «является символом торжества человека над природой Севера. С некоторых пор этот ныне процветающий индустриальный центр, самый крупный в своем роде, поставляет военным заводам бесценные металлы».

Статья сообщала, что город, построенный на вечной мерзлоте, состоит из маленьких изб и заводов-великанов, что он соединен железной дорогой с Дудинкой, портом на Енисее, что в нем есть театр, футбольный стадион, залы для танцев и что в Норильске заканчивается постройка могучего никелевого завода.

Иностранные корреспонденты в военные годы Норильск не посещали. И была в статье одна маленькая деталь, порадовавшая меня. Упоминалось «училище, преподающее 71 специальность». А в одной из своих корреспонденций я рассказал о школе фабрично-заводского обучения, где подготавливались рабочие именно 71 специальности. Хочу верить, что популярной американской газете пригодилась информация, почерпнутая из рабочей печати.

О событиях в Карском море норильчане знали, но говорили мало и неохотно. Скорее намекали, чем рассказывали. Были, мол, отдельные попытки фрицев проникнуть на Таймыр для разведки. Ну, и не все суда, везущие грузы для комбината, доходили до Дудинки. На море тоже идет война, без жертв не обходится.

Вести пространные разговоры о таких вещах не полагалось.

Я встретил в городе знакомого врача-хирурга. Он летал на Диксон, где оперировал раненых, потом сопровождал их в Норильск. Врач видел следы обстрела острова фашистским крейсером, напавшим на Диксон.

Вскоре после окончания войны стали появляться отдельные заметки и в газетах. Александр Лесс, журналист, с которым мы в 1936 году коротали время на Диксоне, рассказал в «Вечерней Москве» о слушателе Артиллерийской академий им. Ф. Э. Дзержинского лейтенанте Николае Корнякове, вступившем в бой с проникнувшим в Карское море фашистским рейдером. Был напечатан и снимок Корнякова, совсем молодого парня.

Я тотчас позвонил Лессу в редакцию.

— Старик, не телефонный разговор, не спеши. Скоро тему откроют для широкой печати. Будет о чем рассказать!

Александр Лесс был одним из самых оперативных и осведомленных репортеров «Вечерки».

Позднее тему действительно открыли.

Мне удалось встретиться кое с кем из участников событий. То, о чем я писал тогда, оказалось не во всем достоверным, как, впрочем, и заметка Лесса, где Корняков палил по крейсеру из снятой с вооружения старой пушечки. Не уверен, что и сегодня можно воссоздать точную, полную картину. Часть свидетелей погибла на кораблях от бомб, торпед и снарядов, часть нашла могилу в ледяных волнах.