Мы не выращивали бы овощей в открытом грунте Игарки, если бы воды Енисея не смягчили климата этих мест. Запасы тепла, которые забирают с юга Обь и Енисей, согревают не только их берега, но даже океанское побережье. Сибирские реки, эти могучие теплопроводы, несут на своих волнах жизнь далеким полярным окраинам.

Думаю, что и это учитывалось полвека спустя, когда было решено прекратить проектные проработки, связанные с переброской стока сибирских рек в Среднюю Азию и Казахстан.

А разве обычна сама история освоения енисейских низовьев жизнестойкими, энергичными поселенцами?

На мысе Крестовском еще в тридцатые годы можно было побродить по грудам полуистлевших рыбьих костей, среди развалин старинного дома и надворных построек. В стороне чернели покосившиеся кресты старого кладбища. Кто лежал под ними? Может, мангазейцы? Или поморы архангельского Севера? Или, наконец, беглецы, скрывавшиеся здесь от помещичьих притеснений?

И сколько таких заброшенных поселений было разбросано в низовьях Енисея! На карте устья, составленной в 1745 году, на правом берегу в районе дельты я насчитал больше двадцати селений. Ныне забыты даже их названия.

Русский человек знал самую северную часть Енисея, возможно, еще до того, как Ермак с дружиной перевалил через Урал. Документы времен Ивана Грозного говорят о торговле в устье реки. История не сохранила, однако, имен первых русских людей, плававших далеко на восток.

Потом — многие десятилетия дерзких вылазок одиночек, правительственные строгие запреты и ограничения, обширный дальновидный план, созревший у Петра Первого, героические тридцатые годы XVII века, когда моряки петровской школы двинули суденышки Великой Северной экспедиции во льды полярных морей…

От Усть-Порта до Диксона ходил я после Пясинского похода и на пассажирском лайнере, и на моторном боте. Плёсы все суровее, краски бледнее.

Острова Бреховского архипелага — плоские, с хилой ольхой, с белыми чайками на песчаных отмелях. Потом Бода и тундра, словно выцветшее небо с быстро бегущими тучами. Но вот и тундра растворилась в мареве, остались вода и небо.

Это Большая Переправа. Куда уж больше, от берега до берега чуть не полсотни километров.

А под конец Енисей все же захотел остаться рекой и снова сблизил берега, образуя «горло» у выхода в залив.

Отсюда до Диксона около двухсот пятидесяти километров.

…Я видел Диксон несколько лет назад. Смотреть бы да радоваться! Самый северный районный центр страны, рабочий поселок, где велика прослойка научных работников. Пятиэтажки, только не блеклых унылых тонов, а окрашенные броско, в спор с хмурым небом, или поблескивающие алюминиевыми панелями. Тогда еще не было «летающей тарелки», — так прозвали за необычную форму новый торговый центр, отделанный мрамором, деревом и металлом, — но два Дома культуры уже действовали, и, конечно, школы, даже школа искусств.

А среди основных примет — сооружения непривычных конструкций. Здесь находится Диксонское территориальное управление по гидрометеорологии и контролю природной среды. Подведомственная ему территория размахнулась по Арктике вширь и вглубь, на ней три обсерватории, десятки полярных метеостанций, иные на дальних островах. И все действуют круглосуточно. Диксон впитывает от них, да еще и со спутников, из космоса, поток информации. О погоде, льдах, влиянии северных сияний на связь и о множестве других явлений, без знания которых сегодняшняя Арктика была бы вчерашней.

На Диксоне штаб морских операций западного района Арктики, распоряжающейся атомными ледоколами и кораблями ледового плавания. Здесь морской порт и аэропорт.

Ну и, разумеется, кое-что из обычного набору: дизельная электростанция, овощехранилище, кажется, еще и банно-прачечный комбинат. Поселок как поселок, ничего особенного.

Да, если забыть, что в поселке Диксон вообще не бывает такого лета, каким его представляет житель средней полосы. Зимой двадцать градусов мороза — теплынь. Если забыть, что среди телефонных номеров, которые полезно знать каждому диксонцу, есть и такой, по которому можно вызвать милицейский вездеход, чтобы тот своим шумом отогнал шляющегося под окнами белого медведя.

В военное лихолетье знал Диксон разрывы снарядов, и в память о погибших героях воздвигнут обелиск.

На Диксоне надгробье Тессему — гранит в окружении свисающих с опор тяжелых якорных цепей и памятник Бегичеву. Улахан Анцифер шагает навстречу ветрам с полюса. Мне говорили, что второй памятник следопыту сооружают на мысе Входном.

Отчего же при встрече с сегодняшним Диксоном пе ощутил я, казалось бы, вполне естественной радости от перемен — ведь все они на пользу северянам, на пользу Арктике?