Правда, с продуктами оперативники на первое время вышли из положения. С помощью инвалида Бутенко, исполнявшего обязанности председателя сельсовета, им удалось разыскать несколько ям с зерном, заблаговременно спрятанным накануне прихода гитлеровцев. Это зерно выдавали жителям. Распаренной пшеницей подкармливали и вконец отощавших пленных.

Неподалеку от селения расположилась авиационная часть. Срочно нужно было строить капониры для самолетов и взлетные дорожки. А рабочей силы нет. Одни женщины и старики. К ним и обратились Мисюрин и Васильев за помощью. И женщины поддержали. Работу организовали в две смены. Те, у кого не было теплой одежды, одалживали ее у женщин, закончивших свою смену. Было очень трудно, но зато с какой радостью провожали они самолеты, улетавшие бомбить находившуюся б сталинградском «котле» фашистскую группировку.

Однажды поутру посланный в сельсовет милиционер Грудкин неожиданно быстро вернулся и бережно положил на грубо сколоченный стол завернутого в одеяло ребенка.

— Ну и дела! — ахнул Мисюрин. — Где ты взял?

— Прохожу, значит, я мимо разбитого дома, — рассказал Грудкин. — Вижу, что-то сереет на снегу. Дай, думаю, взгляну. Развернул, а там, значит, это дите. Ну я, конечно, сюда бегом...

На несколько минут все четверо замолчали, пораженные неожиданной находкой. Каждый смотрел на ребенка, думая о своих детях. Эх, малыш, малыш, где же твоя мама? Упала ли она, сраженная пулей, или, отчаявшись, отказалась от тебя в надежде, что добрые люди не дадут тебе пропасть в эту лихую военную годину?

— Да, таких дел у нас еще не было, — задумчиво протянул Васильев. — Что прикажете делать с ним?

— А ну, Кубышкин, беги за председателем сельсовета! — приказал Мисюрин.

Узнав, в чем дело, Бутенко отставил костыль, сокрушенно поскреб затылок и потянулся за кисетом. Потом, вспомнив, что табаку давно нет, сунул его снова в карман старой шинелишки.

— Ума не приложу, куда пристроить дитя. Крошка такая. Разве кто согласится? Попробую, поговорю с солдатками. Может, уломаю какую...

— И я пойду с тобой, — поднялся Васильев. — Вдвоем сподручнее уговаривать.

Женщины понимающе сокрушались, слушая председателя сельсовета и работника милиции, но как только речь заходила о том, чтобы кто-нибудь взял ребенка, говорили: рады бы, да своих не знаем, чем прокормить. А с такой крошкой и вовсе наплачешься. Как ее тут выходишь? А, не дай бог, вдруг заболеет?

Так ни с чем и вернулся расстроенный Васильев. Время клонилось к вечеру. Ребенок жалобно попискивал, слабо сучил ручонками.

— Подождите, я, кажется, придумал! — обрадованно закричал милиционер Кубышкин. — Тут, в Цаце, моя тетка живет.

Послали его за теткой. Вскоре дверь флигеля открыла пожилая женщина, повязанная длинным платком. Мисюрин начал издали, дипломатично, стараясь разжалобить тетку. Но та сурово его оборвала:

— Ты мне зубы не заговаривай. Сама вижу, что к чему. Чай, не слепая-то. Ребеночек ить совсем крошечный. Возьму, коли такое дело. А мать найдется — пущай заберет.

Женщина старательно запеленала одеяло, ворчливо выговаривая работникам милиции:

— Надымили тут, чисто в кабаке каком. А малютку в обиду не дам. Будьте спокойные. Семерых таких вынянчила. А теперь сыны в Красной Армии.

Она взяла ребенка на руки.

— Может, вам чем-нибудь помочь надо? — спросил Мисюрин.

— А чем ты поможешь? Молока девчонке надо. Да где его теперь-то достанешь.

— Раздобудем! — заверил Мисюрин.

Когда дверь захлопнулась за женщиной, Васильев не преминул съязвить:

— Ну и язык у тебя, Иосиф. Чего ты мелешь насчет молока? Где его взять? Ты бы лучше уж корову-рекордистку пообещал. Так бы даже солиднее получилось.

Мисюрин с веселой ухмылкой сверкнул глазами:

— Зря, Леха, сердишься. Именно насчет коровы и есть у меня одна думка. Может, что и получится.

Он оделся, пристегнул пояс с пистолетом и ушел в ночь.

Пропадал он долго. Наступило утро, а Мисюрин все еще не заявлялся. Васильев не на шутку забеспокоился. Пара пустяков налететь где-нибудь на мину.

В тревоге прошел целый день. У Васильева все валилось из рук. Но к вечеру Мисюрин прямо вломился во флигель.

— Принимайте молочную ферму! — крикнул он с ходу.

Васильев выглянул в окно. У крыльца лениво помахивала хвостом привязанная веревкой корова.

— У военных выпросил, — пояснил Мисюрин. — Все равно прирезали бы на мясо. А наша крестница теперь будет с молоком.

...Дни летели со стремительной быстротой. Как-то в начале января сорок третьего года в Цацу заехал Бирюков.

— Как дела? — поинтересовался он у оперативников. Те обстоятельно доложили начальнику областного управления об обстановке. Узнав, что задержано два десятка пособников оккупантов, Бирюков сказал: