– Три услуги для Манат, - показала зубищи псоглавая богиня.

– Три услуги для Уззы, - улыбнулась Рогатая.

– Мы называем дело - ты исполняешь. Дважды по три услуги, - проговорили богини странным, жутковатым хором.

Стараясь не дрожать всем телом и пряча кулаки в рукава, Тарег выдохнул:

– Принимаю уговор!

– Глупец, - жалостливо улыбнулась Узза.

И исчезла.

Следом в глухой темени ночи испарилась Манат.

Тарег выдохнул. Потом выдохнул еще раз. Потом пошатнулся, качнулся вперед и уперся ладонями в камень перед собой.

А следом у него подкосились ноги, и нерегиль осел на землю - все так же удерживая ладони на ледяной неровной поверхности. Прислонившись к камню лбом, он несколько мгновений наслаждался прохладой и одиночеством.

А потом кашлянул и прошептал:

– Поди ж ты... Получилось!..

И тут за его спиной вкрадчиво прошелестело:

– Где же мой муж? Неужели ты не видел его, о самийа?..

А тихий, хрипловатый голос сказал из влажной черноты пещеры:

– Я, Манат, поручаю тебе найти и покарать виновника несчастий этой женщины, о Страж. Такова первая услуга, которую ты мне окажешь.

В темноте залились воем гончие.

А тихий призрак за спиной всхлипнул:

– Где же мой муж?.. Где мой Джундуба? Он не оставит меня в беде! Я должна покинуть дом этого нечестивца, скажите моему мужу, что Катталат аш-Шуджан не приняла ни единого подарка! О Джундуба, я верна тебе!

Прозрачная, набрякшая сероватым лунным светом фигурка заломила руки, зазвенев браслетами. Разодранное до живота платье разошлось в стороны, показывая три - нет, четыре - четыре колотые раны, темнеющие запекшейся кровью.

– Я верна мужу, так и передайте! Спаси меня из рук нечестивого, о Джундуба, он держит меня в задних покоях и подсылает с подарками кормилицу, старую змею...

Муса стоял на солнце и очень страдал. Тень от дувала была по полуденному времени тоненькая-тоненькая, и айяр маялся под отвесными лучами в ватном халате. Последнюю неделю в оазисе похолодало так, что песок у колодца ночью схватывался ледяной коркой. Людишки шептались, что все из-за нее. Из-за бабы, которая ночью по улицам босиком шлепает. Болтали также, что, мол, следочки тоже все белые от инея. А вдоль дороги лишь замершие дома стоят - и тишина....

Тьфу, страсти какие. А вот днем пекло неимоверно.

Тарик стоял перед воротным столбом и внимательно изучал его основание. Муса свирепо почесался под халатом и подумал: "И чево тут стоять? Надо местных на пытки таскать, а не стоять! И стоит, и стоит, а чево такому важному господину стоять?".

Господин нерегиль негромко ответил:

– Я ищу разгадку к загадке, о Муса.

Айяр неожиданно понял, что сейид обращается именно к нему. И чуть не подпрыгнул на месте.

– Прощенья просим!

И тут же полюбопытствовал:

– А что за загадка, сейид?

Тарик обернулся и посмотрел прозрачными, как лед, глазищами. От взгляда обычно хотелось одеться потеплее, но сейчас нерегиль щурился и смотрел словно внутрь себя - думал.

Наконец, сумеречник сказал:

– Что общего между тремя погибшими?

Муса оттопырил губу, подумал и заметил:

– Думаете, сейид, это они покойницу... того... А Алхан-то наш причем тогда?! Он это, чужих баб... то есть в Таифе здесь чужих баб... ну в общем, честно все скинулись на...

Тут айяр окончательно смешался и в ужасе притих. Купленных по случаю баб они уже вытолкали к посредникам взашей - раз вон оно как оборачивается, нет уж, лучше мы в свои кулаки обойдемся, чем чтобы вот так под поленницей тебя лисица нашла...

Нерегиль слабо улыбнулся и снова посмотрел на воротный столб. Айяр пригляделся, и его пробрало холодом.

Царапины. Весь столб исцарапан, сверху донизу. Словно какая-то тварюка полосовала его когтищами, то подкапываясь, то вставая на задние лапы. Точно так же исцарапаны были ворота дома, который им отвели в Таифе. И в том доме, откуда они пришли, тоже все покоцано когтищами - и доски, и столбы, даже медь заклепок подрана, зелень вся до белизны слезла.