Одни джунгарские да сумеречные лица, мрачно подумал аль-Мамун. Причем сумеречных лиц становится все больше - а как же, назначь самийа на одну должность, он потянет за собой своих. Да, они хорошие воины и верные слуги, но... неуютно как-то. А ведь в собрании не было шейха из ар-Русафа, Джунайда. Еще одно нелюдское лицо. И с ним - толпа аураннцев.

Кстати, вазир барида слал неприятные донесения из столицы: в народе ходят плохие слухи и злые сплетни. Мол, халифа околдовали и прибрали к рукам аль-самийа и теперь судьба войска правоверных висит на волоске. Абу-аль-Хайр писал, что до открытых мятежей и проповедей в масджид не дошло, но люди шепчутся: эмира верующих окружают одни нелюди. Хурс, гвардия, военачальники - везде они.

Нехорошие настроения в столице, зайядитские волнения в южных землях, непонятная звезда, вызывающая ужас у простого люда - что еще? Ах да, Нум со своими плутнями. А вокруг нее - опять сумеречники. Точнее, сумеречницы Джунайдовой жены. Действительно, кругом одни нелюди.

С другой стороны, ашшаритские военачальники сейчас спорили бы - всю ночь напролет. И неизвестно еще, согласились бы с приказом идти на приступ.

Ибо ашшаритские наставления по ведению войны не советовали штурмовать неприступные крепости. Осажденных следовало брать измором. Подсылать шпионов - чтоб мутили воду и изводили врага страшными слухами. Еще лучше подкупить предводителей. Или кого-то из местных жителей - во все трактаты вошла как знаменитый случай осада Балха. Огромные валы из глины, наваленной поверх необожженного кирпича, защищали парсов получше любой армии. И что же? Ваки ибн Низар, командовавший осаждавшими Балх ашшаритами, посулил одному из местных жителей треть дани, который стребуют со взятого города, - и тот следующей же ночью открыл ворота. Столица державы Хосроев пала, шахиншах бежал к границе со степью и там нашел бесславную кончину. Ашшариты вошли в город и перебили четырнадцать тысяч парсов, взяли множество пленных, а затем обложили Балх данью в семьсот тысяч дирхам. Житель тот принял веру Али и стал мавла Ваки ибн Низара. Вот почему ибн Низары из Харата возводят свой род к Ваки и считаются клиентами племени Бану Амир.

Но гарнизон аль-Бара устоял и перед посулами, и перед угрозами. К тому же карматы оказались трусами и отказались от вылазки. Воины веры выкликали их на бой, но ворота Хисн-аль-Бара так и не открылись. Карматы предпочли отсиживаться за стенами, как трусливые суслики. После недельного стояния под замком, глядя на то, как тают припасы, аль-Мамун неохотно отдал приказ о штурме. Штурм отбили - на осаждающих спустили лавину камней. Теперь, после двухдневного перерыва, халиф желал повторить попытку.

– Тарик? Останься. Подойди сюда.

Подошел. С кривым лицом, но подошел.

Кривое лицо и скверное настроение самийа отнюдь не удивляли халифа. Перед первым штурмом аль-Мамун велел нерегилю остаться в лагере:

– В бой не пойдешь.

– За что?..
– нерегиль аж посерел.
– За то, что во мне Силы нет?

Да, еще и это: конечно, все легенды про волшебство Тарика оказались чушью и выдумкой. Как же много вранья в наших хрониках и преданиях, не уставал удивляться аль-Мамун. Ворота нерегиль вышиб, одним взмахом руки - ага, как же. Крепость в Набаке пришось брать большой кровью - и с помощью обычной осадной машины, кто бы сомневался. А плели-то, плели! Прям плюнул, и стена Альмерийа упала, ну-ну... И про недавний случай в Хире незнамо что болтали: мол, вихрь и смерч там по площади гуляли! Как же...

Ну да ладно, сам Тарик, в конце концов, ни в чем не виноват.

– Такова моя воля, - сухо ответил тогда аль-Мамун.

И жестом велел удалиться.

Так что теперь он созерцал Тарикову кислую рожу с неприятным чувством ответственности за содеянное.

– У Тахира ибн аль-Хусайна дела идут ни шатко ни валко, - сообщил он нерегилю.
– Сегодня прилетел голубь с известием, что караван с провизией дошел к ним от побережья. Хоть это хорошо. Но осада Хамы затягивается.

Самийа мрачно устраивался на своей подушке, кутаясь в толстую шерстяную абу.

– Я знаю, - наконец, процедил Тарик.
– У Тахира даже Фахль не получилось взять - парс его обошел и оставил за спиной. Что уж говорить о Хаме - под ней наш бравый нишапурец застрянет надолго. Там два кольца укреплений. А поскольку карматы не дураки вроде храбрецов из ваших классических поэм, на вылазку они не пойдут.

Ну, ядовитые речи аль-Мамун давно научился пропускать мимо ушей.

– А вот Сиях аль-Усвари пишет, что взял Джабийю и окрестные вилаяты.

– Джабийа - чуть более, чем деревня, отчего ж ее не взять, - усмехнулся нерегиль.

– Они обошли лавовые плато с запада, и теперь стоят лагерем у подножия Маджарских гор.

– Очень рад за него, - через силу улыбнулся Тарик.

Решение аль-Мамуна разделить войско верующих на три корпуса с тремя разными командующими нерегиль встретил нерадостно - и его можно было понять. Ему-то армии не досталось! Так что требовать от самийа широкой улыбки при виде чужих успехов было бы странно. Прославленный Тарик не одержал ни одной победы - все они доставались халифу, который вел Среднее войско.

Помолчав, аль-Мамун наконец сказал:

– Завтра разрешаю выйти на бой.

– Вот как...
– бесцветным голосом отозвался нерегиль.

– Но пойдешь не во главе войска. И не в своем доспехе. И не под своим знаменем. Пойдешь вовсе без знамени - как простой ратник.

– Какого отряда?
– все так же, безо всякого выражения поинтересовался Тарик.

– Я смотрю, тебе джунгары по душе. Вот и иди как один из воинов Элбега.

Нерегиль пожал плечами: