Вход/Регистрация
Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)
вернуться

Чучилина Римма Петровна

Шрифт:

Судьба Словаря Махмуда аль-Кашгари менее драматична, чем многовековая история «Слова о полку Игореве». Ровесники по времени создания и действию, эти два великих памятника пришли к нам сквозь громаду лет не в оригинале, а в списках, и в том, и в другом случае присутствует базар — Астраханский и Стамбульский. О том, как один из списков «Слова о полку Игореве» вместе с целым возом старых бумаг и хлама увёз с Астраханского базара некий «таинственный казах», подробно описывает Олжас Сулейменов в книге «Аз и Я». А копия рукописи Словаря Махмуда аль-Кашгари, как пишет в своём предисловии З-А. М. Ауэзова, в начале XX века принадлежала человеку по имени Назиф Паша, проживавшему в Вани Огуллари в Турции, он передал её в дар своей родственнице как ценную вещь. Приблизительно в 1915–1917 годах копия рукописи была выставлена на продажу на книжном рынке Стамбула и приобретена известным библиофилом Али Эмири. Позднее (вместе со всей коллекцией Али Эмири) она попала в библиотеку Миллет Генель в Стамбуле, расположенную в районе Фитих. Здесь она и хранится по сей день.

Необходимо отметить, что многие древние рукописи и издания аналогичным путём приходят к своему бессмертию. Достаточно вспомнить великого караима Авраама Самуиловича Фирковича (1787–1874 гг.). Являясь носителем тюркского языка, как и его древний народ — караим, он специально неоднократно совершал поездки в XIX веке в города Ближнего Востока, Крыма и на Кавказ, приобретая (в основном на базарах) и записывая древнееврейские тексты и эпитафии. Последние годы жизни «Великий караим» Фиркович безвыездно жил в Чуфут-Кале, где и был похоронен в караимском некрополе на верховьях Иософатовой долины, а его коллекция, насчитывающая 15000 позиций древнееврейских, караимских, крымчакских, самаритянских, арабо-тюркских рукописей и фрагментов, хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.

Даже этот краткий анализ показывает, что списки самого Словаря Махмуда аль-Кашгари, а также его аналогов во все последующие века верно служили познанию, культурно-политическому взаимообмену между народами и племенами Великого Турана, Арабского халифата, Кипчакской империи, а затем империи Чингисхана, государств Степи и Поля, стран Восточной Европы и Египта. Достаточно сказать, что династия мамлюков — Ку-туза, Бейбарса, Калауна, ан Насира, господствовавшая в Мысыре (Египет) не один век, наряду с исторически родным тюркско-кипчакским языком вобрала в себя и государственный язык Корана— арабский. Великий путешественник Ибн Баттута в корджунах своего каравана вёз не только свои дневники и записи. Ему помогали совершать путешествия и словари, подобные «Дивану Лугат ат-Турк» Махмуда аль-Кашгари.

Трагедия Отрарской библиотеки XIII века спустя столетия горечью сопрягается с трагедией мировых культурных ценностей Багдада и Ирака века двадцать первого. И всё это ложится общей виной на наши плечи, ибо мы все равнодушно созерцаем телекартины этой несправедливой войны, созерцаем, несмотря на то, что наши великие предки, передавая своё сокровенное наследие, свои Словари между прошлым и грядущим, всегда свято верили звёздам будущего, на ландшафтах которого должны раскрыться все цвета и все оттенки «зелёного и пурпурного, алого и жёлтого, белого и золотого» мира бессмертного Словаря— «Дивана Лугат ат-Турк» Махмуда ибн аль-Хусайна ибн-Мухаммед аль-Кашгари.

Георгий Свиридов [31]

Комсомольский батальон

1

Ветер, словно лисица, шныряет в раздетых кустах, Где сугробы лежат, Как подушки на свежей постели. Я давно не бывал в этих хвойных местах, Где мохнатые сосны да сизые ели. Их зелёные кроны нагнули снега, Что легли полушубком на хрупкие плечи. Не осталось следов от войны, от врага, Только бродит осколок в левом предплечье, Только память о том, что не день и не два Согревал животом эти кочки болота… Рядом девичий смех. Рядом чьи-то слова. Кто-то песню поёт. Кто-то ищет кого-то… Я на лыжи встаю. Пусть сноровки той нет, Но шаг всё уверенней с каждым метром И кажется — разница прожитых лет С меня снимается встречным ветром. А я всё дальше и дальше бегу, Словно в юность я вылазку делаю. Сосны стоят по колени в снегу, И каждая машет мне варежкой белою. А за бронзой стволов, далеко-далеко В сизом мареве дня очертанья столицы. Я смотрю на Москву, — и на сердце легко… Я смотрю на Москву — и влажнеют ресницы… Отчего? Почему? Я понять не могу. Только дальше бегу. По глубокому снегу бегу. А память меня возвращает назад. Назад, в те года… Не забыть никогда! Я слышу погибших друзей голоса… Я вижу погибших живые глаза… Я руки им жму как тогда, перед боем… В сорок первом. Зимою.

2

Красная Пресня! Красная Пресня! Рабочая гордость и слава отцов, — Ты наша юность! Ты наша песня! Стало суровым твоё лицо. Стали звучать по-иному названья, В каждом — спрессованной силы заряд: Улица Стачек, Площадь Восстания, Красногвардейская и Баррикад. На заводе был митинг. Знамёна в снегу. Люди стоят, как в обоймах патроны. «Мы продукцией бьём по врагу. Новый заказ — приказ Обороны!» Ноги мёрзнут, а сердцу жарко. Ноги мёрзнут, а мысль одна: «Разве удержит тисками слесарка Лучшего лыжника и бегуна, Когда такое рядом творится?» Дыхание боя Врывалось в столицу. Я к комсоргу протиснулся ближе: «Ленка, пойми же!» «Хватит об этом…» «Я там нужней!» «Бежишь от работы?» Поспорь-ка с ней!.. Ленка, Ленка, комсорг ты суровый, Комсорг сероглазый, гроза слесарей. Краснел я от взгляда, смущался от слова, Была ты опасной бритвы острей. А всё же, — ты помнишь? — тебя обошёл, И ты провожала нас в воскресенье — На правый фланг, На горячий шёлк Мы, добровольцы, держали равнение. Шло народное ополчение.

3

Наш батальон — пятьсот комсомольцев, Пятьсот добровольцев, Пятьсот штыков. Все — спортсмены! Соперники страстные — В забегах, заплывах, боксёрских боях, — Встали дружно в минуту опасности В одну шеренгу, Под один флаг. Металась позёмка белою лошадью. Мороз под вечер стал яро злой. Прямо с парада на Красной площади Мы шли в неизвестность на первый бой. Мы шли без маршей. Мы шли без песни. Молча печатал шаги батальон. Нас провожала Красная Пресня Тёплым взмахом красных знамён.

4

Как всё изменилось! Как выросли сосны! Смиряя волненье, иду не спеша. И кажется мне, что это не просто Найти-отыскать здесь следы блиндажа. Мне просека стелется далью сквозною, И я всё бреду и бреду целиной… И вдруг за корявою старой сосною Я впадину вижу и столбик кривой… Торча из-под снега щетиной зелёной, Ёлочки-детки усеяли склон. Мне стукнуло сердце — КП батальона! И ветер шепнул: Узнаёшь? Это он! Навек мне запомнился, Врезался в память Простой, неказистый подземный шалаш. И восемь ступенек. Раздвинув руками Брезент плащ-палатки, входили в блиндаж. Пусть дыбились взрывы поблизости где-то, Качалась земля, и огарок мигал. Вручал в блиндаже комиссар партбилеты, Как будто в бессмертье путёвки давал!

5

Развилка шоссе… Я как будто во сне. Мы приняли бой На этом вот месте! Я вижу затянутый шрам на сосне И, кажется, снова с друзьями мы вместе. Промёрзлую землю отчаянно роем. В воздухе злость. Матерные слова… Простые ребята, на вид не герои, Но каждый им был, — за спиною — Москва! Для вас они стали легендой и песней. А для меня они парни с Пресни.

6

Позёмка свивала снежные кольца. Мороз пробирался под толщу одежд. Наш батальон, Батальон комсомольцев, Был переброшен на этот рубеж. Встал командир перед строем отряда, Рукою провёл по седым волосам: «Здесь до утра продержаться нам надо. Выстоять двадцать четыре часа!» На белом снегу чернели бараки. Развилка шоссе… И приказ есть приказ! Пятнадцать раз шли фашисты в атаки И были отброшены пятнадцать раз. Ребята держались — все, как один! По горло хлебнули кровавой науки. А потом… А потом этот танковый клин. На каждого парня почти по штуке. Осколки, шипя, остывали в снегу. Железо пылало, как жгут бумагу. Тогда не считали могу-не могу… Надо! И точка. Назад ни шагу!

7

Я стою у шоссе… Я опять на своём рубеже. И память отчаянный миг воскресила, Когда в противотанковом ружье У меня патрон перекосило. А танк уже ворвался на пустырь, Где я двоих таких уже раскокал, И, подминая траками кусты, Дохнул угаром жарким над окопом. Остался миг… Но именно в тот миг И выскочил сержант без шапки и без каски… Я видел вспышку. Грохот. Помню вскрик… И танк затрясся в судорожной пляске. И чёрный дым. Мотор ещё ревел, Дрожали глухо броневые латы, Как будто в землю он войти хотел, Чтобы уйти, чтоб избежать расплаты. В лицо пахнуло ветром огневым… И тишина. Фашисты откатили. Сержант, сержант! Он нам казался злым. Мы за глаза его всегда хулили. Придирчивый. Дотошный в мелочах. А он на танк, с бутылкой, как с гранатой!.. Его мы выносили на плечах. Но всё же не успели к медсанбату…

8

На Можайском шоссе тишина. На Можайке укатана наледь. Давно отсюда ушла война. Фашистов давно прогнали. Иду по ложбине. Взбираюсь на скат. Как был наш рубеж для врага неприступным!.. Зелёные ёлки рядами стоят, Где спят краснопресненцы сном непробудным. Бегут машины одна за другой. А я всё слышу: «Назад ни шагу!» Здесь мы приняли первый бой. Отсюда и начался Путь к рейхстагу.

31

Свиридов Георгий Иванович, Москва.

Секретарь Правления Союза писателей России, почётный председатель Союза русских писателей Восточного Крыма, широко известный поэт и прозаик, классик военно-приключенческой литературы, лауреат десяти литературных премий СССР и России, в т. ч. первый лауреат литературной премии МО СССР, литературной премии КГБ СССР, Всероссийской премии «Сталинград», Большой литературной премии России. Заслуженный работник культуры Российской Федерации, генерал-лейтенант Союза казачьих войск России и Зарубежья, атаман Совета старейшин казачьих войск. Ветеран ВОВ. Автор пяти поэтических сборников, автор около двух десятков романов, которые переведены на языки народов республик СССР и более 30 языков мира, от финского до вьетнамского. Более двадцати лет был президентом Федерации бокса СССР.

Михаил Бондарев [32]

На крыльце календарной зимы

Реактивный самолёт

Детства реактивный самолёт Помахал крылом за облаками. Юность пролетела, жизнь пройдёт Яркими обрывками, рывками. Детства самолёт, прощай, прощай, Помню твои крылья золотые! Старость тихоходная, встречай, Вижу берега твои седые. Старость — это вам не самолёт, А скорей всего она — телега. Проскрипит, раздрыга, натрясёт В душу пепла серого и снега. Впереди — сугробы, серый лёд, Вьюги одиночества, бураны. И когда телегу разобьёт, Сверху не посыплются тюльпаны. Дождь пойдёт, а может, тот же снег, Разольётся солнечное море. Миллиарды сломано телег На бескрайнем жизненном просторе. Детства реактивный самолёт Помахал крылом за облаками. Юность пролетела, жизнь пройдёт, Хорошо хоть — складными стихами.

32

Бондарев Михаил Иванович, Калуга.

В 2000-м году окончил Литературный институт имени А. М. Горького (семинар Николая Старшинова, Владимира Кострова). Член Союза писателей России. Автор двух поэтических книг: «Царство снеговиков» (Москва, 2001) и «Дай руку ветру» (Калуга, 2005). Участник фестиваля поэзии и бардовской песни «Оскольская лира» (1994, 2000). Лауреат международного конкурса детской и юношеской художественной и научно-популярной литературы имени А. Н. Толстого; дипломант фестиваля искусств патриотического воспитания «За нас, за вас и за спецназ». Лауреат первого международного литературного фестиваля «Славянские традиции — 2009» (премия имени «Молодой гвардии», приз зрительских симпатий).

На крыльце календарной зимы

Я родился, когда выпал снег На крыльце календарной зимы, Как волшебный серебряный мех Сбросил Бог на родные холмы. За сто двадцать минут до зимы Я пришёл в остывающий мир, Что нам сушит, морозит умы, Как солдатам плохой командир. Я люблю, я люблю первый снег, Этот облачный, сказочный пух, Первой вьюги пронзительный смех, Что не любит весенний мой друг. Я люблю красноносый мороз, Что приходит в клубничный закат После молний безумных и гроз, Когда кончатся дождь или град. Я родился, когда выпал снег, Я пришёл в остывающий мир, Когда злой, обжигающий смех Сыпал в души холодный факир.

Каменный дьявол

В детских грёзах давно я отплавал, Похоронен последний кумир. Меня мучает каменный дьявол, Железобетонный вампир. И духовный я чувствую голод У подножья оживших церквей. Меня мучает бешеный город, Для него я — лесной муравей. И дрожит, и ревёт мегаполис, И плодит электронных чертей. Он заткнул нас за каменный пояс — И хозяев своих, и гостей. Я зажат, я истерзан до боли, До предсмертного хрипа в груди. И душа рвётся в лес или в поле От асфальта на время уйти. Но и в поле, в лесу нет покоя, Демон каменный тянет назад: То по-дьявольски ветер завоет, То по-дьявольски звёзды горят. Только слышу я: кто мы и где мы? Ничего невозможно понять. Супротив меня выставил демон Всю свою миллиардную рать.
  • Читать дальше
  • 1
  • ...
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • 58
  • 59
  • 60
  • 61
  • 62
  • 63
  • ...

Ебукер (ebooker) – онлайн-библиотека на русском языке. Книги доступны онлайн, без утомительной регистрации. Огромный выбор и удобный дизайн, позволяющий читать без проблем. Добавляйте сайт в закладки! Все произведения загружаются пользователями: если считаете, что ваши авторские права нарушены – используйте форму обратной связи.

Полезные ссылки

  • Моя полка

Контакты

  • chitat.ebooker@gmail.com

Подпишитесь на рассылку: