Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)
вернуться

Чучилина Римма Петровна
Шрифт:

Хочу на край света

Уехать бы мне на край света, Туда, где цветные луга, Туда, где беспечное лето И девственных рек берега. Уехать от телеэкранов И жёлтых газетных полос, От злых беспросветных туманов Куда-нибудь на Барбадос. Была бы под боком ракета, Запрыгнул в неё бы и — в путь. Уехать хочу на край света, Чтоб там от людей отдохнуть. Уехать бы мне на край света, Но где отыскать этот край, Где счастье и вечное лето, Где жизнь так похожа на рай? На край бы земли мне уехать, Но, жаль, нет краёв у земли. И мне остаётся потеха — Рифмованные корабли.

Ледник

На сердце льдина, в душах — ледники. Мы все живём в период ледниковый, Как лошади, застыли у реки, И на ногах — пудовые подковы. Ног не поднять и плеч не развернуть, Не перепрыгнуть на цветущий берег. И вместо крови в наших жилах — ртуть, Не слышно стона, плача и истерик. Окаменел наш дикий эскадрон, На нас идут кочующие орды, И стаи обезумевших ворон На конские садятся спины, морды. Мы — монумент, уже не скакуны И не наездники, а каменные глыбы. Мы не мечтаем и не видим сны, Ослепли мы, глухи, немы, как рыбы. В серебряной крупе ночная высь, По звёздам боги водят хороводы. Дана команда нам: не шевелись, И мы стоим, стоим, как истуканы. Не слышно барабанов и трубы, И онемел язык у полководца. Что толку, что мы встали на дыбы — Нет сил сопротивляться и бороться. И снова мы застигнуты врасплох, Нам никогда не покорить стихию. И сыплет, сыплет ледяной горох На бедную замёрзшую Россию. На сердце лёд, душа — под толщей льда. Переживаем натиск ледниковый. Но что же ожидает нас, когда Страна войдёт в период парниковый?!

Душа моя стремилась к свету

Прослыл я с детства несерьёзным, Гвоздём царапал на столе: Душа моя стремится к звёздам, А сердце тянется к земле. Меня считали недотёпой, Когда бросал с карандаша: Россию ставлю над Европой И не прогнусь под США. Возил коряво школьным мелом В подъезде дома на стене: Зачем быть честным и умелым Не прижилось в родной стране? Я шёл всегда дорогой к лету И низко кланялся зиме. Душа моя стремилась к свету, А сердце маялось во тьме. Пускай сегодня мне приснится, Что жизнь я прожил не зазря. Душа моя стремилась к птицам, А сердце — в синие моря.

Взлетай над горой

Время несётся студёной водой Порожистой горной реки. Я помню: стоял на горе молодой И думал, что все — дураки. Помню, смотрел я на всё свысока И думал, что я — выше всех. Летела душа моя за облака На звёздный, искристый снег. Я покачнулся и в бурный поток Камнем упал с горы. Захохотали тогда восток, Заоблачные миры. Бросало меня то на самое дно, То к солнцу несла волна. В грозной стихии я понял одно — Это моя страна. Кто-то плевался: страна — дыра, Здесь ты — серая мышь. А я не согласен, она — гора, С неё ты летишь, летишь… Мне барабанят, что жизнь — игра, Что есть кто-то выше небес. Но высится над землёю гора — Трагедий гора и чудес. Жизнь показала — я не герой, Но и не серая мышь. Звёзды кричат: взлетай над горой И лети, пока не сгоришь!

Серебристый иней

Серебристый иней Дрогнул на ветвях, На ресницах длинных, На твоих бровях. Капля дождевая, Горькая слеза. Жизни наши, знаю, Вместе не связать. Не связать, не спутать В узел, не сплести. Выстрадать под утро Суждено мне стих. Выстрадать, наплакать Ручкой на листке. Знает пусть бумага О моей тоске, О любви, о долге, Обо всём таком, Как не очень долго Был с тобой знаком. Серебристый иней Тает на ветвях, На ресницах длинных, Тоненьких бровях.

Виктор Балдоржиев [33]

Русский мир бурят-монгола

Серёга

Сегодня мне ночью приснился Серёга, При жизни он не был таким никогда: В хорошем костюме, ухоженный, строгий, И, вроде, от прошлого нет и следа… Он был моим верным и преданным другом, Который меня понимал до конца В жестокое время! И каюсь — с испугом, Бывало, смотрел на меня, подлеца. (Как жить и творить в суете Вавилона, Под небом России, на вьюжных ветрах? Имеющий дом, не имеющий дома На разных всегда говорят языках)… Безумный скиталец, бродяга несчастный Он жить не умел, а другие смогли, Оставив ему все подвалы, ненастья, Холодное небо родимой земли. Бездомный, запойный, братишка мой русский, И в пьяном бреду сохраняющий мысль Далёкой культуры славян и этрусков, Без всякой обиды смотревший на жизнь. Ведь в каждом из нас — станционный смотритель, И каждый — в шинели своей немоты. Но он ещё — слушатель и посетитель И собутыльник богемной Читы… Продрогший насквозь и промокший до нитки, Он шёл до меня и о чём-то мечтал. И знал: обязательно выручит Витька, Ведь Витька Серёгу всегда выручал. О, как наши судьбы страшны и похожи: И вот на холодном, промозглом, ветру Зазвал его в дом свой случайный прохожий. Он выпил с ним ночью, а помер к утру… Мы долго искали, сличали, просили — Пока не нашли бугорки и тот ряд, То дикое кладбище дикой Россия, Где дети её — без имён и без дат. Родились не вовремя, не было силы Убить в себе совесть и чувство вины: Ведь жизнь — не борьба, и нельзя до могилы Бороться со всем населеньем страны. А звёзды — высоко, Серёга — глубоко, На каждом из нас — роковая печать! Я плачу, проснувшись, в ночи одиноко. И не с кем беседовать. Не с кем молчать…

33

Балдоржиев Виктор, Забайкалье, 1954 г. р.

Поэт, прозаик, публицист, переводчик. После окончания школы в 1972 году служил в армии: Монголия, Южная Гоби. Учился в Благовещенском государственном педагогическом институте. Работал трактористом, учителем, в редакциях районных газет Забайкалья и Сахалина. Стихотворения и рассказы в разные годы публиковались в журналах «Полярная Звезда», «Дальний Восток», «Сибирь», «Сибирские огни», «Простор». В 2010 году рассказ «Заклинание оборотня» был опубликован, в переводе на немецкий язык, в журнале «Lichtungen». Работы также публиковались в коллективных сборниках «Обгоняя время и жизнь», «Приононье». Перевёл, переложил на русский язык и издал 7 книг бурятских авторов. Член Союза писателей России. В 2008 году Указом Президента России был награждён медалью А. С. Пушкина. С 2005 по 2009 годы возглавлял Читинское отделение Союза писателей России.

Родство

Конечно, помнит кровь моя всегда, Что я рождён веками поколений, Но как же было тесно ей, когда Я замирал в минуты озарений: И в этот миг средь множества людей Я ощущал великое сиротство! Была Земля мне матерью моей, Я в Небе обретал тогда отцовство… И люди отмечали странный взгляд, Пугающую тайной отрешённость. И был я перед всеми виноват За некую свою незавершённость. Замерцают звёзды, заалеют, Звёзды эти умерли давно. На траве в бокале багровеет Терпкое тягучее вино. Вспоминаю ночью, между прочим: Гумилёв убит был наповал. Он писал когда-то о рабочем, Что ночами пули отливал: «Пуля, им отлитая, просвищет Над седою вспененной Двиной, Пуля, им отлитая, отыщет Грудь мою, она пришла за мной». Сколько же рабочим тем убито! Будет ли трудам его конец? Жизнь идёт, хоть столько пуль отлито! Но ещё не кончился свинец… Обороты фабрик и заводов, Тьмы и тьмы рабочих у станков, Это всё для бомб и пулемётов, Это всё для пуль и для штыков! Мои братья, добрые поэты, Никогда не кликали беду, И на этом добром белом свете Добывали хлеб, а не руду! И, плеснув вина на травы, ночью Стану я поэтов поминать! И, конечно, в эту ночь рабочий Продолжает пули отливать.