Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)
вернуться

Чучилина Римма Петровна
Шрифт:

Я в храм вошёл

Я в храм вошёл. И было дивно мне Проникнуть сердцем в пенье хоровое, И осознать желанье мировое, Живую душу нянчить на земле. Читал молитву иеромонах. И я вослед возвышенно крестился. И святый крест таинственно светился, Как кровяной потусторонний знак. Сказал мне спутник, взор мой отыскав: «Вы как? По одному… на причащенье»… И принял лоб мой влажное крещенье. И целовал я праздничный рукав. И был уж я не я. А ввысь и вширь Росли любви вселенские объятья. И были мне насельники, как братья. И был мне домом правды монастырь. О, как же долго я искал оплот Душе в миру, прекрасном, но жестоком! И вот стою, открывшись, перед Богом. И болью Слова переполнен рот. Всё начинать мне с чистого листа. Я и во сне шепчу одну молитву: «Господь, даруй мне вышних сил на битву Во имя славы веры во Христа».

Глеб Соколов [54]

Свобода

Языческий ветер Норвегии дует за пазуху. Скоро паром. Мы узнаём друг друга по запаху. Мы живём, Можно сказать, одинаково: курим, пьём, Кто-то не пьёт, но обязательно курит. Мы отличаемся скуластым обветрившимся лицом И не любим стульев. Мы — дети парусных яхт, поездов, автостопа. В конце — Не видно конца. Устаём от дорожных сцен, От границ, от таможни, валюты, разницы цен. Иногда сорим деньгами налево-направо, Иногда по карманам ищем последний цент — Чисто наша забава. Мы узнаём друг друга по силуэту, походке, но Никогда не здороваемся, будто всё равно, А на самом-то деле боимся мы все одного — Проснётся тоска по дому и по семье, Собьёмся в пару в попытке выстроить новый дом на чужой земле, И останемся гнить в тёплом, мягком цветном тряпье, Как те, над кем мы всегда смеялись, всегда смеёмся. К чёрту дома. Языческий ветер Норвегии за рукава — Иди, ты свободен! И помни, не стало тепла, Не стало уюта — ты всё променял на дорогу. Теперь всё твоё — этот порт, полюса, города. Ведь это так много. Мы плевали на ваши «против» и ваши «за». Мы слетели с катушек, расплавили тормоза. Нас что-то толкнуло на шаг ярким светом в глаза. И мы, не запирая двери, ушли с порога, Чтоб никогда не вернуться назад.

54

Соколов Глеб, Санкт-Петербург, 1996 г. р.

Учащийся естественнонаучного Аничкова Лицея. Стихи, прозу пишет с семи лет. Увлекается рок-музыкой: играет на гитаре, сочиняет песни. Дебютировал как поэт в журнале «День и ночь» (№ 1, 2011).

Алексей Дюпин [43]

На шарике над бездной

Последним числом ноября, Свистя промороженным телом, От полюса в наши края Полярная ночь прилетела. Должно быть, напала на след Последних остатков рассвета — Теперь лишь искусственный свет Вернёт очертанья предметам. Не принятый ею в расчёт, День отсвет былых полномочий На час-полтора протолкнёт Под двери, закрытые ночью. Синюшной, озябшей рукой Недолгое пламя затеплит И снова уйдёт на покой В дремучие снежные дебри. Лишь окна да фары машин, Тоннель, темнотой обнесённый, Пробьют в омрачённой глуши. Да звёзды — во мраке Вселенной…

43

Дюпин Алексей, Норильск, 1954 г. р.

Алексей Дюпин после школы оказался на «малолетке», затем на «химии». Но, тем не менее, закончил географический факультет пединститута. Работал художником-оформителем, слесарем-ремонтником, трубоукладчиком и т. д. В настоящее время слесарит в ЖКХ. Стихи начал писать в тюрьме от тоски. Биография не очень стандартная для поэта, но и не единственная в своём роде. Вспомним Геннадия Лысенко из Владивостока или омича Аркадия Кутилова. Однако Лысенко успел при жизни издать две книги, Кутилова, пусть и не печатали, но ценители поэзии всё же знали его стихи. Дюпин норильским поэтам не известен. В антологическом сборнике «Гнездовье вьюг», выпущенном в Норильске в 94 году, Дюпина нет. Уверен, попадись его стихи составителям, они бы нашли для них достойное место, даже сами потеснились бы, потому что и Юрий Бариев, и Сергей Лузан хорошо прочувствовали крутые горки, бурелом, и трясину на пути к журнальным и книжным страницам, о которых нынешние пииты даже не подозревают. Они знали толк в стихах и почём фунт лиха, но поэта Дюпина, живущего по соседству, не знали. По досадной случайности он не стал участником бурных поэтических застолий тогдашнего Норильска и пил водку с другим контингентом. В молодости посылал стихи в «Юность», но стандартно-вежливого отказа хватило, чтобы уйти в подполье. Однако не замолчал. Если человек рождён поэтом, стихи будут появляться, несмотря ни на какие трудности, несправедливости и прочие дары судьбы.

Лечу давно, а дна не видно, и что-то изменить нельзя, и усмехаются ехидно мои давнишние друзья. Следят за гибельным сюжетом издалека и свысока… А где же добрые советы или же помощи рука? На что мне как-то очень дружно дают понять: «Ты это брось…» Как говорится: «Дружба — дружбой, а табачок и деньги — врозь». Не люблю я водку как напиток — Предпочту портвейн или коньяк, Но привык к ней, как к орудью пыток Садомазохист или маньяк… Душа не исчезает без следа, всевышнему творцу покорно внемля — она перетекает, как вода, с земли на небо и опять на землю… До беспамятства люблю жизнь с начинкой сладко-горькой: сколько выпито пилюль, пролито бальзамов сколько… Сколько счастья напрокат примерял с плеча чужого… Вот и солнце на закат, да не сводятся ожоги. Сколько горестных услад знал наощупь и воочью… Чистой веры паруса измочалил ветер в клочья. Но по-прежнему люблю жизнь, что явно или тайно дарит отдых и приют. Жаль, что веры не латает. Сердце под лопатку тычет и стучит начистоту: мы становимся практичней, несмотря на суету. Жизнь оценивая трезво, потихонечку вершим продвижение прогресса, эволюцию души. Но при этом незаметно, чтобы всё свести на нет, охлаждается планета миллионы долгих лет. Остывает постепенно… Только, прелести полна, для праматери Вселенной в детском возрасте она. И, как девочка на шаре, мир на лучшей из планет под ногой устало шарит равновесия момент. Очень просто оступиться, хоть давно к тому привык. Полагают лишь тупицы, что останутся в живых. Жизнь оценивая трезво, всё же верим в миражи, а на шарике над бездной чутко девочка дрожит…

Валерий Кузнецов [44]

Метемпсихозы

Встреча Нового года в Тутончанах

Я вышел на крыльцо и вдруг увидел Новый год, Он к дому шёл навстречу мне по тропке. «Ты человек?» — спросил он, улыбаясь во весь рот. Сказал я: «Да, но я в командировке. Как мне ни жаль, но я в командировке». «А что это такое?» — удивился Новый год, И я ему отрезал по-простому: «Мир делится давно на тех, кто дома водку пьёт, И тех, кто водку пьёт вдали от дома, А я сейчас как раз вдали от дома». «Раз ты вдали, то вспомни о друзьях, — воскликнул он, — Ведь чувство локтя так присуще людям!». И Новый год завёлся, словно старый патефон, А я ему сказал: «Давай не будем. Давай о чувствах говорить не будем. Ты прост, а наша сущность раскрывается хитро, Она, как кошка, прячет в лапах когти: Когда тебя твой ближний двинет локтем под ребро, Тогда поймёшь, что значит чувство локтя. Ну, а пока молчи про чувство локтя». У малыша слезами переполнились глаза, И стало мне от этих слёз неловко. Он прошептал: «Тогда зачем я здесь?» А я сказал: «Наверно, как и я, в командировке, Мы в этом мире все в командировке». Малыш, вздохнув печально, произнёс: «Ну, я пойду». И больше я его нигде не видел. Ох, и устроит пакость он мне в нынешнем году За то, что в прошлом я его обидел. А я ведь зря его тогда обидел.

44

Кузнецов Валерий Вениаминович, Красноярск, 1942 г. р.

Поэт, прозаик, переводчик, бард. Книжные публикации: повести «Мы вернёмся осенью» (1986), сборники «Красноярский краевед» (1991), «На поэтическом меридиане» (1998), «Романс листочка на ветру» (2000), «Поэты на берегах Енисея — антология одного стихотворения» (2008).

Из Джо Уоллеса

Рыжая девчонка

Я был мальчишкой и умел в лесу тропу найти, Уху варить и слушать птиц, и яблони трясти. Девчонку рыжую к реке мой тихий свист манил, И каждый вечер для меня весёлым Маем был. Июль пришёл, а с ним пришли и зрелости года, И всё, что было у меня, я отдал ей тогда. Но как-то ночью за рекой услышал песню я, И рыжая моя ушла — ушла Любовь моя. Сейчас Сентябрь, и я старик, и мне пора уйти. Нет птиц в лесу, и мне в траве тропинки не найти. Река у ног моих звенит, а там — а за рекой Девчонка рыжая свистит и машет мне рукой.