Шрифт:
Он не двигался. Не перебивал ее.
— Меня считали чересчур разборчивой. И не зря. Но моя семья меня понимала, так что когда дядюшку послали в Индию, родители предложили навестить его, чтобы я смогла познакомиться с тамошними джентльменами. Возможно, такого рода, каких я никогда не встречу в Англии. И тогда я подумала, что ищу человека, с которым могла бы разделить жизнь. Не мою жизнь и не его, а жизнь, которая будет нашей общей. Которую мы вместе сможем создать для нас обоих. Именно этого я хочу до сих пор. — Она вскинула голову и взглянула ему в глаза. — Именно этого я хочу с тобой.
В темноте было невозможно понять, что у нее в глазах, и все же он не отводил своих. И неожиданно почувствовал, как с губ рвутся слова, ответ, о котором он не думал, которого не готовил. Он просто должен сказать это.
— Мой дом… видишь ли, его у меня просто нет. Моя семья была не похожа на твою, у меня нет прекрасных, трогательных воспоминаний или опыта жизни с братьями и сестрами. Я всегда был одинок. До того как встретил тебя… Когда я подал в отставку и собрался вернуться в Англию, то не мог видеть дальше конца своей миссии. Не мог видеть будущего. Мне казалось, что дальше — пустота. До тебя все было в тумане.
«А теперь?..» Ее взгляд не отрывался от его лица. Она не сказала ни слова. Но оба слышали все.
Он набрал в грудь воздуха и выпалил:
— Где бы ты предпочла жить? Вблизи от фамильного поместья или в городе? — Прежде чем Она успела ответить, он добавил: — Лично мне все равно, где жить. — «Лишь бы с тобой».
Эмили медленно кивнула, словно услышав слова, которых он не высказал.
— Не в городе. Рядом с родительским домом, но не слишком близко. В одном из соседних графств, чтобы мы всегда могли навестить папу и маму.
— Деревня или небольшой городок?
— Деревня. Но чтобы поблизости был город с рыночной площадью.
— Поместье или особняк?
Эмили широко раскрыла глаза.
— У меня есть выбор?
— Ты можешь выбрать все, что пожелаешь. Чего хочет сердце. Мы выбираем наше будущее, и поскольку моя грифельная дощечка пуста…
Она задохнулась. И с трудом втянула воздух в сжавшиеся легкие.
— Тогда поместье, со старыми заросшими садами, в которых любят бегать дети…
— Дети?
— Много детей, — подтвердила она.
Теперь задохнулся Гарет. Да так, что едва выговорил:
— Хорошо.
Они немного посидели, прислушиваясь к ночным шорохам.
— Это начало, — прошептал он. — Ты начала рисовать на моей грифельной доске. Когда мы выполним задание…
— Когда мы выполним задание, закончим картину вместе, — договорила она и коснулась губами его губ.
Они вдвоём дождались конца его вахты…
«14 декабря 1822 года.
Утро.
Наша комната в «Уотермен инн», Дувр.
Дорогой дневник!
Если бы прошлой ночью Гарет попросил меня стать его женой, я бы согласилась, невзирая на все свои принципы. Совершенно ясно, что мы одинаково представляем свое будущее. Чего еще может просить женщина?
Я знаю, что он любит меня, выказывал любовь бессчетное количество раз и продолжает это делать, и хотя я все равно мечтаю услышать эти слова, идущие от сердца, все же уже не так твердо уверена, что это главное.
Когда я думаю об этом, становится ясно, что в браке саг мое главное — знать, что я принадлежу ему, а он мой.
А это, дорогой дневник, я знаю точно.
Что бы ни случилось в последующие дни, Гарет Гамильтон — мой. Единственный. И я его не отпущу.
Э.».
— Ройс по-прежнему хочет, чтобы мы оттянули на себя и уничтожили как можно больше фанатиков, но предпочтительно в определенной местности, — сообщил за завтраком Тристан Уимиз, граф Трентам. — А именно — на отрезке между Челмсфордом и резиденцией Ройса в Элведене, к северу от Бери-Сент-Эдмондса.
— Значит, мы должны притворяться зайцами, убегающими от лисы, — заметил Гарет. — В роли лисы выступает культ.
— И… — Джек поднял палец. — Возможно, сам Черная Кобра. Феррар знает эту местность. У его отца дом в Норфолке.
Джек вернулся этим утром, как и обещал, вместе с Тристаном. После взаимных представлений они принялись за плотный и разнообразный завтрак. Мужчины отдали честь искусству повара.
Эмили по очереди оглядела мужчин и мысленно покачала головой. Не говоря уже о физическом сходстве и выправке, отличавших бывших гвардейцев, все трое ненавидели культ и, казалось, не могли дождаться настоящей драки.