Когда уазик остановился у очередного дома, Наталья радостно спохватилась.

— Ой, а тут нянечка живет. Баба Маня. В нашей школе работала, — повернулась она к Данилову. — Живая она еще, живая совсем, пойдем.

Они вошли во двор. Седомордый кобель только проводил их взглядом из будки, но даже головы не поднял и не брехнул. Баба Маня, раскрасневшаяся, в замызганном фланелевом халате с завернутыми рукавами, кипятила белье на газовой плите. По-девчачьи коротко остриженные седые волосы растрепаны. Баба Маня запричитала, что не ждала гостей, кинулась за гребешком, захлопотала, усадила чай пить. Данилову достала початую бутылку. Водка оказалась почти выдохшейся, Данилов выпил, растерялся сначала, не почувствовав ее во рту, но потом улыбнулся, крякнул для порядка. Бабка трещала с Натальей без умолку, а Данилову все совала забытые, видно, кем-то болгарские сигареты, чтобы ему не скучно было. Но Данилов не курил.

— Что ты, Наташа, я-то что! Вон Наумовна второй год уж лежит. Господи прости, под себя делат. А моложе меня на пять годов.

— А кто же за ней ходит?

— Дак кто будет ходить? Я хожу. И огород ей сажаю. Кормимся. Молчит она только. Весной паралич ударил. Теперь только руками шевелит. Но все понимает. Расскажу ей что-нибудь, как молодые-то были, так она прямо смеется, видно прямо, а и руками так всплеснет, если заругаюсь. Она набожна у нас… — Бабка повернулась к иконам и быстро перекрестилась.

— Наумовну как зовут-то? — спросила Наталья, расправляя на столе список. — Она где, по твоей улице живет?

— Нет, вон в другой. Эта… по Береговой. Наталья ее зовут, как и тебя, Наталья Наумовна Величанская. — Бабка заглядывала в список. — Ой, чего говорю-то — Сухарева она. Это она девка была Величанская, а так-то Сухарева. Вот ведь, вспомнила.

Сухаревой Натальи Наумовны в списках не было. Они оставили мяса и для нее. Баба Маня заплакала, обняла Наталью, а Андреичу попыталась поцеловать руку. Они вышли на ночную улицу.

— Как же они так списки-то эти составляли? — хмуро удивлялся Данилов, выруливая на дорогу. — Много там еще адресов? — обернулся к Наталье.

— Адресов-то много, а мясо-то уж все. Одна порция осталась!

— А сколько всего объехали?

Наталья включила свет и стала считать. Уазик подскакивал в колее, а свет был слабый.

— Двенадцать, что ли? Не сосчитать хорошо…

— Куда теперь?

— Давай, Андреич, к базе уж поедем. Вот на Береговой адреса еще есть.

В аккуратной большой избе за столом сидели два молодых мужика. Один побольше, другой поменьше. Выпивали. Накурено было так, что Наталья замахала руками. Тот, что поменьше, сидел лицом, и Данилов узнал в нем рыбинспектора Кольку Портнова. И он его узнал.

— О-о! Василь Андреич! Заходи! — Колька смелой выпившей рукой пододвигал стул. — А Генка бутылку спрятал — думал, жена! — заржал он на своего товарища. — Генка это! Шуряк мой! Ты что, Андреич? Кто нужен-то?

Данилов не знал, что и ответить, он было уже и попятился — черт послал этих пьяных мужиков — чего им скажешь. Да и не надо было здесь никакой помощи. В доме чисто. Богато. От растерянности он полез в карман и достал ключи от машины. Но опять влезла Наталья:

— Ветеран Симонов здесь проживает?

— Ково? — Генка был пьянее Кольки. Он недовольно повернулся на женский голос.

— Ветеран войны, Симонов, — Наталья глянула в список, — Петр Семеныч!

— Дядь Петя, что ль? — догадался Колька. — Какой он ветеран?! Он не воевал…

— А вы что, из собеса, что ли? Чего хотите? — спросил Генка неожиданно грубо, и Данилов, уже точно собравшийся уйти, остановился. За день, видно, в нем накопилось, и — даже не за себя — за Наталью стало обидно.

— Ты, парень, отвечай по-хорошему, когда тебя по-хорошему спрашивают, — сказал Данилов отчетливо и тихо и сунул ключи в карман.

Генка стал было подниматься из-за стола, но Колька перехватил его:

— Да ты что, Андреич, он у них в летней кухне живет. Ссытся он…

Данилов с Натальей вышли во двор. В маленьком домике было темно, но вовсю трещала небольшая печь для готовки и сквозь щели в плите освещала кухню красноватым, прыгающим огнем. У дверцы на низенькой скамеечке спиной к двери сидел дедок в телогрейке и оживленно с кем-то разговаривал. Даже не услышал, как они вошли.

— Вы с кем это, Петр Семеныч? — спросила Наталья шутливо и громко.