Было раннее утро. Дорога была пустая. Машина легко полетела по шоссе.

Деревушка, куда он ехал, была совсем маленькой. Всего восемь дворов. Дальше нее вообще дорог не было — леса да болота. Посеревшие от времени избы располагались неблизко друг к другу, окнами на речку, на другой берег с зеленым сосновым бором. Зимой там никого не было (хозяева-горожане приезжали только летом), и всю деревню по самые окна заносило снегом. Она казалась совсем заброшенной. Только в одном доме жили дед с бабкой. А может, уже и померли. Митя не был здесь лет шесть.

Последние восемь километров от асфальта могли быть не прочищены. Митя решил, что бросит машину и пойдет пешком, но, уже подъезжая к повороту, увидел дорогу — тракторными волокушами возили сено. Он аккуратно проехал заснеженное поле. Колея была такой кривой и глубокой, что даже странно было, как он не застрял, но он не застрял и вскоре въехал в густой сосновый лес. Снега стало поменьше, он ехал смелее, с удовольствием глядя по сторонам. Даже окошко открыл. Дорога вышла к речке, и Митя остановился.

Когда-то давно, двадцать лет назад, студентами еще, они часто здесь бывали. Пешком ходили эти восемь километров и тут, в бору, на берегу речки, всегда перекуривали. А однажды — вчетвером, кажется, тогда были — на радостях, что деревня уже рядом, так наклюкались, что еле дошли. Он и теперь как будто заволновался — давно не был — вдруг что-то будет не так. Закурил. Даже в такую хмурую промозглую погоду здесь было хорошо. Тяжелый мартовский ветер качал вершины, а внизу, среди кряжистых, с обломанными суками стволов старых сосен было тихо. И спокойно.

До дома он не доехал: тракторные следы перед самой деревней свернули в сторону, и дальше шел нетронутый снег — деревня была пустой. Митя закрыл машину, взял сумку с “итальянскими” вещами и пошел пешком. Сашкина изба была дальней, он набрал полные туфли снега, пока лез по деревенским сугробам, но когда издали еще увидел знакомую крышу, большую старую березу у крыльца, заулыбался. Он легко перебрался через занесенную снегом калитку, но у самого дома ухнул по пояс. Дернулся было вылезти — и не смог. Он рассмеялся, сел и достал сигареты. Ногам было мокро и холодно, а он сидел по уши в снегу и сладко курил.

Замок оказался сорванным. Митя зашел в сени. С непривычки в темноте не сразу нашел дверь в горницу. Включил свет. Здесь все было как и раньше — просторная комната с низким деревянным потолком и бревенчатыми стенами. Справа — большая русская печь с лежанкой, за застиранной выцветшей занавеской — кухонька. Прямо у стены стоял старый, скрипучий раскладной диван, перед ним — стол и пара табуреток. Над столом — рыжий абажур. Старый, вылинявший… Митя потрогал его рукой. Выпивали под ним…

Но сейчас в доме было холодно и неуютно. Кто-то здесь “погостил”. Одно окошко на речку разбито, в него задувал ветер, и за зиму намело целый сугроб. Митя достал с печки большую подушку и заткнул окно. “Все путем, — сказал он вслух. — Сейчас переоденемся”. Он вынул из сумки сухие носки, нашел на вешалке старые Сашкины штаны и фуфайку и засунул ноги в дубовые от холода валенки.

В доме была еще одна печка. Маленькая, вроде буржуйки, выложенная в один кирпич. Она нагревалась быстро. Митя сходил на задний крытый двор, принес сухих поленьев, сложил возле печки. Выбрал полешко без сучков, наколол щепочек побольше, чтобы надежно загорелось, и встал на коленки. Ну, давай, милая, погреемся, замерзла за зиму. Не с первого раза, но слабенький огонек зацепился за щепочку, за другую, затрепетал, полез выше. В комнату пошел дым. Митя прикрыл дверцу, дождался, пока разгорится, и осторожно подложил большие поленья.

Теперь надо было что-то делать со снегом, от него так и веяло холодной улицей. Митя не нашел широкой деревянной лопаты и стал бросать снег в окошко тазиком. Нагребал полный, с горкой, и аккуратно вываливал. Быстро управился. Остатки замел под лавку у порога — само растает. Подмел весь пол. Прибрался. Поставил поближе к печке маленькую скамеечку и сел.

В печке уже хорошо трещало, и над ней начал оттаивать потолок. Большие капли падали на чугунную плиту и шипели. Митя открыл дверцу и глядел на огонь. Вот ведь и все. Уже и хорошо. Сейчас тепло станет. А больше ничего и не надо. Можно ни о чем не думать, ничего не решать. И вообще делать что хочется. Он представил себе длинный список дел, который всегда лежал у него в кабинете справа на столе и который он каждое утро переписывал, исключая сделанное, но ничего конкретного из него, как ни силился, не вспомнил. Вот черт! Он улыбнулся и закрыл печку.

Было половина пятого. Давно уже хотелось есть, но в его сумке еды не было. Только бутылка водки. Он подумал, что мог бы купить что-нибудь по дороге, но уже не купил, чего и думать-то? Будем выкручиваться как можем. Он, всегда стремившийся к правильной, организованной жизни, почему-то любил такие ситуации. Суета исчезала, у жизни появлялась простая цель и бодрость.

На кухне нашлось подсолнечное масло, соль и немного насмерть замерзшей картошки. Митя пошел на задний двор. Знал, что у Сашки всегда есть заначка. Долго рылся, обыскал поленницу, мастерскую и случайно, уже было бросил искать, нашел тайник. Под верстаком в мусорном ведре лежало несколько банок тушенки и рыбные консервы, прикрытые щепками. Гуляем, обрадовался Митя. Сварганим тушеночки с картошкой.