Только выйдя на воздух, понял, какой чепухи накупил. И что деньги просто вынули из подсознания то, что хранилось на поверхности — или в глубине, с детства.

“Смешно, глупо”.

Свернув за угол, выбросил пакеты в мусорный контейнер. Судя по звуку, бутылка разбилась.

…Это были молодые женщины — пышные, с круглыми веселыми лицами. Даже одеты одинаково — в пальто и пуховые шали. Маленькие дерматиновые сумочки. Держатся под руки, чтобы не поскользнуться. Смешно семенят на каблуках. Смеются.

Они шли к метро, парами и врозь, по проезжей части, как на демонстрации. То исчезая в тени, то снова появляясь в круге света. Переговаривались, смеялись. И я, как собака, пошел следом. Окликнул одну из них, затем другую. Спрашивал, кто они, откуда. “Как вас зовут?” Приглашал в кафе, в кино. Показывал, роняя на снег, деньги. Но они только смеялись в ответ — и шли дальше, к метро.

Через минуту улица опустела, но тысячи черных следов на снегу остались. Разглядывая эти лодочки, я понял, что рядом со мной существует реальность, о которой мне ничего не известно. Жизнь, отделенная барьером, который ни я, ни деньги преодолеть никогда не смогут.

Медленно брел обратно.

…Здание сносили по-воровски, ночью. Старый особняк обрушился, но задняя стенка еще держалась — на кирпичной кладке вывеска “Товарищество „Добровы и Набгольц””.

Я сел в сугроб, откинулся на спину. Впервые после Таиланда мне захотелось вернуться домой. Позвонить жене, сказать, что жив и скоро буду. Встать и поехать, как эти женщины, к себе.

Как неуклюжее насекомое, взобрался грейдер. Стал утюжить битый кирпич. И другая мысль — ясная, не требующая объяснений — возникла в сознании.

“Раз это происходит, я могу не возвращаться”.

“И поступать, как мне заблагорассудится”.

11

Я сунул ключ в скважину — и снова, как тогда, услышал щелчок.

Мэри, Мэри, чудеса —

Мэри едет в небеса…

И стал гипнотизировать зрачок, его незрячую точку.

“Открывай, сволочь”.

За дверью ожили, зашевелились. Лязгнул замок, створка подалась. В черном проеме возникло белесое пятно.

— Как отдохнули? — раздалось из темноты. На площадку из квартиры вышла девушка.

— Откуда вы знаете? — Я настороженно сощурился. При свете лампы стало видно, что девушке сильно за сорок; и шелковый халат накинут на голое тело.

— Загорели, — запахнув ткань, кивнула. — Египет?

— Таиланд.

— Да что вы? — закрыла лицо руками, халат разъехался. Розовую распаренную ляжку покрывала венозная сетка.

— Как там было, расскажите! — Подбирая полы, нагнулась так, чтобы я смог оценить толстую грудь.

— Вот, выбрался, — пожал плечами.

— Тут ужас что показывали!

— Пару минут было страшно. Потом ничего, нормально. Приключение.

— Вы говорите как мужчина. Как молодой мужчина. — В голосе — игривые нотки. — А дети? А мы, женщины?

“Ничего не скажешь, в самом деле”.

— Подумала, столько лет живем, а не знакомы. — Она назвала свое имя. — Как-то это неправильно? — улыбнулась. — Не по-соседски. Может, зайдете в гости?

…В коридоре ее крохотной и чрезвычайно захламленной квартиры пахло кошатиной. Елозил паркет — судя по всему, полы часто заливали. Слева тахта, вдоль стены румынская стенка, на столе старый компьютер. Видно, что в зазорах клавиатуры лежит пепел или пух.

Из-под ног шарахнулся серый кот.

— Это кот, он людей боится. — Оправдываясь, она пятилась к окну, завешенному парчовой шторой. — Его недавно во дворе ошпарили.

Прежде чем она зажгла свечи, я успел разглядеть ее как следует. Лицо ухоженное, четкая линия губ. Выщипанные брови, мохнатые ресницы. Похожа на какую-то американскую актрису и лет пятнадцать назад наверняка слыла красоткой. А теперь черты лица заострились. Кожа подсохла, под глазами складки. Крупные губы из чувственных превратились в вульгарные. Только волосы, густые, пепельного цвета, делали ее привлекательной.