– Конкретно, – крякнул бздун.

– Отношусь… с приязнью… относилась… с обожанием к профессиональной. Оказали большое газетное влияние… Очень сильные кадры в хронике. В спорте – Додунский, Модунов… Сидоров Алексей Павлович… влили в мою работу новую кровь, предельно собранный специалист… Другие… Отдел города, Зябченко, любит… лишнего… кушать. Чуть говорлив. Всех люблю… любила, – глупо улыбнулась

Фирка. – Но иногда и они… Бывают обиды, всякое. Например, если честно…

– Ну! – подогнул кадровик.

– Не любила бывшего нашего главреда, это уж кого… Знаете, невозможно. Педант. Все отмечает, скрупулезно распорядок. Приди-уйди… Ну что это? А с письмами иногда носишься. Проверяешь сигнал…

– Так он выгнать хотел? – резко вставил испытуемой Эдик.

– А что, – прогундосил кадровик. – Сидоров за Вас просил бывшего?

– Да, – тихо созналась Фирка. Прикрыла лицо руками, потом отняла ладони, щеки ее пылали давно убранной свеклой.

– Работать будем по-новому, – резко выкинул Череп. – Отдел писем курирует пока и. о. ответсекретаря. Письма в старом смысле аннулируются. Газета проветривается. Каждое письмо чтобы готовое с нужным набором фоток аппликацией могло быть вброшено на страницу. Газета перевертывается. От пионеров и старух к людям. К умеющим читать рекламу, к активному поколению. Готовы работать в новой струе?

– Готова. Как скажете, – пролепетала Фирка. – Уже готова. У меня семья.

– Провальный ответ, – выдавил кадровик. – Но правильный. Наверное, можем пока пожелать успехов? Идите. Решим.

И тут же мачо вновь выделил слизь победителя – прижали этой болтливой жабе икру, бывшей этого выставлялы Сидорова. Еще взялся мерещиться на пути мачо, старый драндулет.

Их теперь на эту пока газетенку брошена пожарная бригада крупных людей. Хоть и куплена, судя по шепоту, для побаловаться-поиграться в бизнес двум вумен, опостылевшим, поди, своим мужичкам. А нам что, подумал Моргатый, нам стриги свое с пушистых тварей. И тут вдруг кто-то, вроде этого слизняка Сидорова, под ногами квакает.

Эдик чуть встрепенулся победным петухом, поднял чуть воспаленные видением глаза и с удивлением воззрился на входящего в комиссию и шлепающего к креслу возле длинного стола этого самого оборзевателя, нахохленного пощипанным петушком, и с сухими, мутноватыми глазами. Моргатый чинно встал и, взяв пухлую папочку, как положено прошествовал к столу и аккуратно положил рядом с Черепом.

– Алексей Павлович, – нежным, что не предвещало ничего теплого, сладким ангельским голосом прожурчала Елизавета Петровна. – Вот вы, известный, как нам тут лепят жмурки, специалист отдела науки. И образования, и что? Вот ваши последние статьи, дайте анонс: «Компьютеры в сельские школы – после профилактики пьянства». Кто это будет разглядывать? «Кружками авиамоделизма – по колодцам безпризорных». Вы что, издеваетесь над нами?

– А вы кто? – нагло совершая тактическую плюху, выдавил опрашиваемый. Лизка потеряла чуждый ей дар речи.

– Это, – впервые улыбнулся, как лыбятся костяшки с черного пиратского флага, Череп. – Это наши новые сотрудницы-спонсоры, «практикантки» пока, можно сказать, ненадолго. Выбирают себе отдел по плечу. Поупражняться. Кстати, преданнейшие друзья… слова, с дошкольной скамьи. Вам бы так любить прессу, – ощерился.

Надзорный орган открыл папку дела. Замкомкадр сидел истуканом с лицом каменной бабы, Катька с презрением разглядывала вновь прибывшего перед «тройкой». Или семеркой тузов.

– Это прочитают все, кому небезразлично наше умирающее село, бегущая оттуда поросль, и те, кто любят проводить свободные часы перед компьютером. Образованные. Они тоже читатели нашей газеты.

– Вашей? Три чиновника Минобра, два Минкульта и один инсультник из Минздрава, – резко выставила Екатерина.

– Чушь! – вдруг резко подал наглый микроб под микробоскопом крупняка. А в общем, уже приговоренный. И безработный скоро дундук. Так, что даже Катька вздрогнула, чего не довелось пока окулярить мачо. – Если мы откажем газете в миссии спасать людей от оглупления масскультом, запремся в клетку тиражной гонки – кто будет нас читать через пять лет. Все разучатся складывать буквы.

– Ой как скучно, ой нудно, – словно от зубной боли, скривилась Лизка.

– Ну вы, потише! – резко высказался опрашиваемому обязанный держать совещание Череп. – Без нравоучений. А это: «Групповуха и кумовство – сладкая отрава научных синклитов». Это – не чушь?!

– Бодренько сказануто, – сладко потянулась Лизуха от групповухи. – Нужны нам такие баламутные кадры? Может послать их… к Макарьим телятам.

– Давайте не спешить срамиться, – вдруг вперся отставник-кадровик, выставляясь всевидящим оком. – Поясните, – предложил он испытуемому самоубийце.

– Разве не знаете, десятый год в Академии реформы. Старшим кадрам удобно сохранять круговые мирки псевдонаучной поруки, когда вокруг босса, может и бывшего ученого, сплетается теплый клубок из подхалимов и бездарных копировщиков, готовых за «обсосать икру с упавшего не так бутерброда» метать перед шефом бисер хоть до второго пришествия. До чего уже, впрочем, недолго.

– А умный дяденька из газетки придет к академикам и все им покажет, как и куда совать науку. Не учите нас тут! – гневно выкрикнула обычно ироничная кукла-тусовщица Екатерина. – Нашелся тут, не запылился… На пыльных тропинках…