У Себастьяна напряглась челюсть, однако он промолчал и постарался не притрагиваться к Оливии, пока они не вернулись в гостиницу. Здесь он был вынужден помочь ей выйти из лифта.

Миновала полночь, пора было ложиться спать.

Оливия деланно зевнула. Пусть Саймон думает, что она устала. Может быть, это заставит его отложить неизбежное. Но поскольку зевок был неестественно широким, Саймон прищурился и неожиданно сунул ей в рот указательный палец.

Оливия поперхнулась и закрыла рот. Саймон не сделал попытки убрать палец, и она укусила его.

Его глаза сверкнули, но лицо осталось бесстрастным.

— Если ты немедленно не разожмешь свои белоснежные зубки, я их сломаю, — сказал он. Тон его был менее угрожающим, чем слова.

Оливия открыла рот.

— Не сломал бы, — выдохнула она.

— Может, и нет, — сознался он, осматривая укушенный палец. — Но кусаться отучил бы.

— Я ведь не отгрызла его, правда? Да у меня и не вышло бы.

Саймон поднял палец.

— Отгрызть не отгрызла, но цапнула до крови. Ты случайно не вампир, Оливия?

Оливия подошла ближе. И в самом деле, на пальце виднелась капелька крови.

— Извини, — неохотно сказала она. — Я схожу за пластырем.

— Ничего. До свадьбы заживет.

Он что, насмехается над ней? Женщина подняла глаза. Нет, Саймон не насмехается. Наоборот, сердито поджал губы.

— Это было инстинктивно, — принялась защищаться она. — Я не хотела сделать тебе больно.

— Тогда проси прощения.

Оливия проглотила слюну. Его слова были больше похожи на приказ, чем на предложение, приказ с явной ноткой чувственности.

— Как? — спросила она, невольно делая шаг назад.

— Ты знаешь, как. — Эти слова окутали ее словно теплый шелк. Не понять их было невозможно.

Ей велели выполнять условия сделки, которую Оливия заключила, выйдя замуж.

Ладно, это нетрудно. Когда Саймон наклонился к ней, Оливия ощутила его дыхание, увидела шелковистые волосы, выбившиеся из-под расстегнутых верхних пуговиц рубашки, и ощутила его запах, неизменно возбуждавший в ней желание.

Осталось делать то, чего он хочет.

Коротко вздохнув, она начала расстегивать оставшиеся пуговицы, задержалась на мгновение и провела ладонями по его мускулистой груди, обтянутой упругой кожей.

— Уже лучше, — сказал Саймон. Несколько секунд она простояла на месте, гадая, что будет дальше. А затем он поднял Оливию, понес, с удивительной бережностью положил на кровать и, слегка нахмурившись, посмотрел на нее сверху вниз, как на недавно купленную скаковую лошадь, которая не оправдала надежд владельца и не сумела прийти первой.

После этого Саймон сел рядом и начал деловито раздевать ее.

В прошлую ночь все было совсем по-другому. Тогда она чувствовала, что Саймон был с ней одним целым, получал удовольствие. Казалось, сегодня он хотел быстро и успешно справиться с тем, что от него требовалось. Оливия знала, что он не обидит ее, но не ощущала радости от его близости.

Саймон Себастьян торопился произвести на свет наследника. Оливия не пыталась останавливать его, но владевшее ею желание угасло. Конечно, в этом была виновата она сама. Саймон всего лишь отвечал на ее послание.

Послание, недвусмысленно гласившее, что она согласна делать и давать то, что должна, но ничего больше. Саймон всегда отвечал на ее послания, потому что читал ее как книгу. Точнее, дневник.

Он положил Оливию на подушку и начал умело снимать с нее джинсы. Женщина закрыла глаза и лежала неподвижно.

Вскоре на ее реснице повисла слеза и упала на щеку.

Саймон чертыхнулся. Его умение ругаться было таким же привычным, как умение раздевать.

— Это такое страшное наказание? — спросил он.

Оливия покачала головой.

— Нет. Все в порядке.

Он снова выругался, но после этого наступила тишина. Оливия открыла глаза лишь тогда, когда дувший в окно ветерок коснулся ее обнаженной кожи и заставил вздрогнуть.

Саймон, без рубашки, но все еще в джинсах, стоял к ней спиной и смотрел в темноту. Его волнистые волосы в свете луны отливали тусклым серебром.

— Саймон… — прошептала она. — Саймон, что ты делаешь? Ложись.

— Зачем? — ответил он так резко, что Оливия вздрогнула.