Посох в цвету: Собрание стихотворений
вернуться

Бородаевский Валериан Валерианович
Шрифт:

IX. «Нынче Горе мое нарядилось…»

Нынче Горе мое нарядилось, Надевало бальное платье; Духами смеясь окропилось, У зеркал примеряло запястья. Нынче, Горе, твои именины. Будет бал, торжествен и светел. В алом — дамы; в черном — мужчины. Я гостей улыбками встретил. В нежном танце тебя закружу я, Потону в твоем огненном взоре. Как хочу твоего поцелуя, Как люблю тебя нынче, Горе!

X. «Хожу меж обугленных балок…»

Хожу меж обугленных балок Пожарища веси моей. Сам себе странен и жалок, Пепел сбираю, На ветер гудящий бросаю, И солнце сквозь пепел страшней. О, как пламенело, как жгло ты, Блаженство багряных орлов! Сладость твоей позолоты Ввек не изжить! Той изгари едкой вовек не избыть Всей дружбе холодных ветров. Но траурной ризы не сброшу. Влеку этот длинный Шлейф, как бесценную ношу. Пепел сбираю, Над пашней разрытой бросаю: Взойди, воскрешенный, забвенный, старинный!

XI. ПИР

Зеленые, хитрые волны, со мной не лукавьте, Честных объятий хочу я, старый пловец. Мчите от берега прочь, песней забавьте. Вокруг головы оплетите зеленый венец. Вспененные гряды в зыби — морское похмелье! Тело, что бури ковали, не нужно земле. Акулы, акулы, любил я ваш плеск и веселье В холодной, глубинной, зеленой, колдующей мгле. Вы, белые чайки, отраден ваш лёт замеделённый, Склонитесь, приникните ближе к холодным губам! Акулы и чайки, на пир! Кудрявой коровой Увенчанный друг потрясает свой кубок червонный, Где горькая кровь, что кипела по дальним морям.

XII. СТЕПНЫЕ ВИХРИ.

1. «Глянь: как лезвие, остер…»

Глянь: как лезвие, остер Край земли. Мчится всадник, буйн и скор, Там вдали. Мчится он по лезвию Все кругом: Обскакал бы жизнь мою На лихом! Я спешу наперерез… Я — всё здесь. Он — всё там! Дух чудес, Заверть, вьется по степям…

2. «Там, в далекой дали…»

Там, в далекой дали, Перерезаны жилы мои. Я не вижу, не знаю, Только чую, — Истекаю Там вдали, за тридевять земель… На смертельную рану мою Я скачу посмотреть. Ошалелые тройки гублю, — И кого мне жалеть? На смертельную рану мою — Там вдали — посмотреть! — Этих вражьих равнин Неоглядную рать Отрази, паладин, Научись побеждать! Мчатся кони на смерть, Пена снегом валит. Одинокая жердь, Угрожая, стоить — Там вдали…

XIII. КАРЕТА

Ах, карета, что еле плетется, Ослабевшими дверцами машет! Улица грубо смеется, Ветер пронзительный пашет… Голубая обивка слиняла, И герб облупился древний. Ты везла меня, дребезжала, Подпевала душе моей гневной. Там гуляла любезная сердцу, Поджидала приезд желанный. Распахну скрипучую дверцу, И войдет с улыбкой венчанной. Повернуть, шатаяся, клячи, Посвистит толпа, провожая — Потому, что не могут иначе: Мы простим, всех простим, дорогая. Не поедем в наследственный терем, Распряжем коней, спустим шторы — И в мечту свою пылко поверим, И сплетем своих снов узоры. А на утро покинем карету; Как бродяга, встал день, беззаботен… Разнесем наше счастье по свету Под шарманку у всех подворотен.

XIV. НОКТУРНО

Я тень зову, я жду Леилы.

Пушкин

Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях, Плывешь, любимая, и простираешь длани, С глазами нежной и безумной лани И розой в смольных волосах. Тоскуя ждешь, да примет берег мой Твою ладью и спутников прилежных. Два черных лебедя у камней прибережных Плывут торжественной четой. И камни острые вонзаются им в грудь! И перья черные развеяны ветрами. Расширенный мятежными зыбями, Влечется алый, алый путь… Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях, Плывешь, любимая, и простираешь длани, С глазами нежной и безумной лани И розой в смольных волосах. Как недвижимый страж, замерший на часах, Я жду, когда, недлительно и строго, Снесут тебя до бедного порога, Подъяв на траурных крылах. И слезы на обветренных глазах Туманят даль; и пенистые гряды Растут, гремят, вздымаются в громады, Изнемогая на камнях. Тоскуя ждешь, да примет берег мой Твою ладью и спутников прилежных. Два черных лебедя у ка мней прибережных Плывут торжественной четой. Твои глаза подъемлются с мольбой, И видишь ты угрюмые теснины… И воют волны с яростью звериной, И брызжут пеной снеговой. Воздвигнуты над грозною волной, Презрев истому, лебеди стремятся, — Но скалы хмурые на встречу им толпятся Неколебимою стеной. И камни острые вонзаются им в грудь! И перья черные развеяны ветрами. Расширенный мятежными зыбями, Влечется алый, алый путь…

XV. АД

Певучим голоском, колебля тощий посох, Про муки адские рассказывал монах… Пел соловей о монастырских розах; Лучилась звездочка в березовых ветвях, Дремотно зыблющих сережки и листочки; И, охмелев, неслись янтарные хрущи…

— «Так сбудется от строчки и до строчки:

Возьмут тебя в каленые клещи»… И, вскинув посох, сумрачный, грозится. Замолк; потупился: «Вот так-то, милый брат!» И теребить плачевную косицу. — «И подлинно… Уж если ад, так ад — Пунцовый, с бесами и серными парами!..» О, звезды нежные! Влюбленный соловей! И пусть она придет, с губящими глазами, И этот ад сожжет меня скорей!