Вокруг нас расцветала итальянская весна, но мы оставались равнодушными к её прелестям: в эти предмайские дни как-то особенно угнетало вынужденное бездействие. Наконец точно в назначенный срок самолёт наш вышел из ремонта. Рано утром мы отправились на аэродром и не без труда среди множества выкаченных из ангаров серебристых птиц отыскали свою: «Десятка» празднично сверкала свежей краской.

А тут появился на «виллисе» и сам мистер Поукер, он улыбался во весь рот.

— Ну, как мой сюрприз? — крикнул нам ещё издали мистер Поукер. — Понравился?

Вначале мы не поняли, о чём идёт речь: разговор о сюрпризе, откровенно говоря, нами был забыт. На что это: мы остолбенели! На самом видном месте, на поверхности фюзеляжа, объявилась красотка. Облачённая в весьма легкомысленный костюм, она предстала перед нами парящей в облаках в образе не то ангела, не то птицы.

— Вы знаете, кто это писал? — спросил, нимало не смущаясь и будто не замечая нашей растерянности, Поукер. — Известный нью-йоркский художник. Он у нас на базе служит сержантом. Вот мы его и привлекли!

Из деликатности мы промолчали, но твёрдо решили немедленно замазать красотку — засмеют на базе!

— Мой сюрприз, — не унимался между тем американец, — для того, чтобы ваш самолёт не затерялся в небесных просторах над японскими островами. Теперь я без труда отыщу в воздухе вашу «Десятку»…

Мы пошутили ещё немного в этом же духе, затем внимательно осмотрели отремонтированный самолёт: внешне всё было в полном порядке. Меня немного тревожило состояние пневматики: её не сменили, поверхность по-прежнему пестрела порезами, трещинами и выбоинами, которые остались от многочисленных посадок на неприспособленных партизанских площадках. Мистер Поукер развёл руками и постучал по одной из покрышек носком ботинка.

— Эта резина ещё послужит вам! — заметил он обнадёживающе. — Да я и не мог тут ничем вам помочь: её не значится в калькуляции — пришлось оставить в том виде, в каком она была.

Ещё раз поблагодарив мистера Поукера, мы отрулили в сектор своей стоянки, чтобы опробовать моторы. Всё казалось в абсолютном порядке.

Успокоившись насчет ремонта, мы начали грузить запасные части, ящики с апельсинами и лимонами и тут только обнаружили, что давление в баллоне одного колеса ниже нормального. Но дефект был незначителен, и его немедленно устранила наземная команда.

Получив разрешение на полёт через Адриатику, мы взлетели. Моторы работали ритмично. Я развернулся и полетел над морем.

Впереди показался югославский берег. Мы считали себя уже дома, как вдруг, бросив привычный взгляд на моторы, я с ужасом заметил, что на мотогондоле чёрная масса плёнкой стекает вниз с крыла, по ребру обтекания. Тревога: бьёт авиамасло! Продолжать полёт небезопасно. Скрепя сердце решаю возвращаться обратно.

Стрелка давления масла начинает падать.

— Левому мотору — флюгер! — подаю команду механику.

Левый мотор выключен, лопасти его винта не вращаются, они повернуты рёбрами к встречному воздушному потоку. Теперь самолёт тянет лишь один мотор — правый. Снижаюсь. Летим над морем. Дотянем ли до суши? Неужто 1 Мая нам «праздновать» вместе с дельфинами в Адриатике?!

Повреждение левого мотора может быть только следствием небрежного ремонта. Таков был второй «сюрприз» мистера Поукера.

Но вот наконец и итальянский берег. На повышенной скорости, продолжая снижаться, лечу на аэродром Бари. Колёса мягко касаются земли. Сидящий рядом со мной механик Боря Глинский вздыхает с облегчением:

— Уф, кажется, приземлились!

Не успел я ответить Глинскому, как глухой взрыв потряс машину: сперва забросило кверху левое, а затем и правое крыло, словно какая-то невидимая сила подняла самолёт с земли. Затем машина снова опустилась и, кренясь, развернулась носом по ветру…

— Вот тебе и приземлились! — сказал я механику.

Самолёт был изувечен: лопасти винтов согнуты в бараний рог, вместо правого колеса опорой для машины теперь служила непосредственно консоль крыла. В таком виде, с поднятым кверху крылом, самолёт, движимый силой инерции, продолжал тихо скользить по грунтовой поверхности взлётно-посадочной полосы аэродрома.

— Вот вам и третий «сюрприз» мистера Поукера! — воскликнул штурман.

Я вышел из машины сам не свой: вот так первомайский подарок Родине! Взглянув в последний раз на искалеченный, распластавшийся на земле, как подбитая птица, самолёт, я побрёл прочь.

Вины за собой не чувствовал никакой, а между тем получилась неприятность. В эти минуты я был совершенно невменяем.

Товарищи догнали меня, взяли под руки и подвели к подоспевшему «виллису». Я смутно представляю, как мы уселись, куда поехали.