Еще одна встреча с товарищем Сталиным навсегда запечатлелась в моем сознании.

Это были трудные годы. Наша страна переживала один из труднейших этапов строительства социализма. Время было суровое, наш, народ сознательно шел на известные лишения, для того чтобы осуществить сталинский пятилетний план, осуществить коллективизацию сельского хозяйства, этот громадный переворот в жизни и сознании народа.

2 мая 1932 года мне случилось выступать в одном концерте в присутствии Иосифа Виссарионовича. На концерте были участники первомайского парада, выпускники Военно-воздушной академии, представители искусств. После концерта, внимательно и дружески поглядывая на нас, он сказал глубоко взволновавшие нас всех слова. Он заговорил о том, что мы очень скромно одеты, одеты не так, как должны быть одеты артисты великой страны…

— Вы думаете, что мы этого не видим? — сказал товарищ Сталин. — Но потерпите немного, и Советская страна сумеет дать советским артистам все то, чего они заслуживают…

Таков был смысл слов Иосифа Виссарионовича. Эти слова, я помню, глубоко взволновали нас своей человечностью, отцовской теплотой.

Прошли годы, наша страна преодолела все трудности, наша страна могуча, богата, сильна, и мы, советские артисты, поставлены в ней на огромную высоту. Но никогда я не забуду тех волнующих, глубоко трогательных слов товарища Сталина; никогда мы, артисты, не забудем этих человечных и теплых слов нашего великого отца, друга и вождя.

Последние годы партия и правительство доверили мне, рядовому летчику, большую почетную работу — руководить Главным управлением Гражданского воздушного флота. По роду моей работы, в порядке, так сказать, официальном, мне часто приходится встречаться с руководителями партии и правительства, с товарищем Сталиным. За последние полтора года я неоднократно видел товарища Сталина на различных заседаниях, совещаниях, приемах в Кремле. Каждая из этих встреч навсегда запечатлелась в моей памяти. О каждой из них можно рассказывать очень много, со всеми деталями и особенностями, присущими тому или иному дню. Но в числе незабываемых встреч с товарищем Сталиным особое место занимают первые встречи.

B 1929.году я, летчик военной авиации, был послан в Москву, на курсы усовершенствования командного состава при Военно-воздушной академии РККА имени Жуковского. Вместе с другими слушателями Академии мне выпало счастье участвовать в Октябрьском параде. Вот тогда-то я впервые увидел товарища Сталина.

Это было во время церемониального марша. Мы шли в рядах по Красной площади, строго соблюдая равнение. На левом крыле мавзолея, окруженный своими соратниками, стоял товарищ Сталин. Тот, кто когда-нибудь участвовал в параде, знает, что идущему в строю смотреть по сторонам трудно. Мы могли всматриваться в находящихся на трибуне мавзолея лишь в те короткие секунды, когда наш ряд равнялся с мавзолеем. Сейчас я даже затрудняюсь сказать, что в тот раз действительно видел товарища Сталина. Во всяком случае после парада мы немало спорили о том, где стоял товарищ Сталин: справа или слева от микрофона, рядом с Ворошиловым или Молотовым. Каждый доказывал, что он прав. В результате долгих споров никто из нас не смог доказать, что действительно ясно видел товарища Сталина. Но у всех нас, и в частности у меня, осталось радостное ощущение, что в тот момент, когда мы проходили мимо мавзолея, товарищ Сталин там был.

В феврале 1934 года в далеком Чукотском мире затонул раздавленный льдами пароход «Челюскин». На льдину высадилось 104 человека. Партия и правительство мобилизовали все силы для того, чтобы спасти их. На Север двинулись спасательные партии, ледоколы, пароходы; полетели самолеты, В числе других летчиков: на помощь челюскинцам правительственная комиссия направила и меня. Как известно, операция увенчалась полным успехом. Все челюскинцы были спасены советскими летчиками и доставлены на материк. Вместе с ними возвращались с Севера и пилоты, принимавшие участие в спасательной экспедиции.

Челюскинцев и летчиков очень тронула встреча во Владивостоке. Я забился куда-то на корму, чтобы справиться с волнением. Мы сами не понимали, что сделали в Арктике. На всем пути от Владивостока до Москвы страна давала нам знать о себе, о том, с каким живым, напряженным интересом весь мир, и в первую очередь весь Союз, следил за полетом наших машин, за всеми малейшими эпизодами борьбы под Ванкаремом. Где бы ни останавливался наш поезд, даже на глухих полустанках, мы слышали голос страны. И чем ближе к Москве, тем все сильнее, громче звучали приветствия родины. Они не смолкали; ни на миг. Привыкнув к тишине и безмолвию Арктики, я был сперва оглушен, подавлен всем виденным и слышанным.

Когда мы подъезжали к Москве, в поезде кто-то из встречавших нас сказал, что челюскинцы и летчики увидят товарища Сталина. Трудно передать, какое волнение охватило всех при этом известии. С огромным, вполне понятным нетерпением каждый ждал прибытия в столицу. И вот, наконец, мы в Москве! Прямо с вокзала под непрекращающимся дождем цветов и листовок нас повезли на Красную площадь. Мы стояли внизу, у мавзолея Ленина, гул приветственных возгласов перекатывался по обширной площади, полной народа.

Очень хорошо я помню наступившую вдруг тишину, вся площадь как-то притихла. Вместе со всеми я взглянул влево. К мавзолею приближалась группа людей, среди них был товарищ Сталин, в военной фуражке, в сапогах, в плаще. Он шел улыбаясь. Вся площадь аплодировала, кричала «ура».

Где-то запели «Интернационал», и все подхватили этот гимн. Товарищ Сталин подошел к нашей группе и поздоровался со всеми летчиками. Этого никто из нас не ожидал, и мы даже растерялись немного.

Затем нас пригласили на трибуну. Завязалась беседа. Товарищ Сталин спросил меня о том, как работается на Севере, какая там обстановка для полетов, как мы летали в лагерь. Его интересовали бытовые мелочи из жизни челюскинцев на льдине, взаимоотношения в лагере после того, как заболевший начальник экспедиции О. Ю. Шмидт был вывезен на материк. Стараясь не занимать долго внимания товарища Сталина, я кратко ответил на все вопросы.