— Ещё у Альберта дача есть, — вспомнила Маринка. — Хорошая, со всеми делами. Мне Варенец говорил, только я не помню где. Но могу у Варенца прощупать.

— У Альберта я и сам спрошу, — сказал Витёк. — Чем меньше народу, тем лучше. И у Лёвушки Райтерштерна спрошу.

— Дело, — одобрил Никита. — У Лёвушки вся родня на исторической родине, в Израиле, может, от кого дачка бесхозная осталась.

— Ты что-то задумал! — Маринка обвиняюще вытянула палец в сторону Никиты. — Ты говоришь, соглашаешься, а сам — что-то задумал. Я чувствую. Говори — что?

Никита смешался, что-то забормотал насчёт того, что ничего он такого… То, что он не нападал, а оправдывался, косвенным образом подтверждало правоту Маринки.

«Ну и чёрт с ним! — подумал Витёк. — Не до детектива сейчас с его расследованиями. Надо Аи оттуда вытащить, а там — посмотрим».

— Лёвушка с Альбертом — это классно, — усмехнулась Капризка. — Соберётесь вместе и будете задачки решать. Математические гении! Ты Аи ещё задачки не предлагал? В качестве развлечения?

— Не подумал как-то, — серьёзно ответил Витёк. — При случае обязательно предложу. Только это Альберт с Лёвушкой и Варенцом — гении. А я — так, объяснятель. Ты же знаешь…

— На скромных — воду возят! — зло процитировала Капризка высказывание сестры.

— Пускай, — Витёк равнодушно пожал плечами. — Кто-то же должен и воду…

— Ксюша, тебе не кажется, что в седьмом «А» что-то происходит?

— А почему мне-то должно казаться? Ты — классный руководитель, пусть тебе и кажется, и… Максим! Ну сколько раз я просила тебя пожалеть мои нервы и сидеть нормально! В любой же момент могут люди зайти…

— Ксюша, я не понимаю. Ну, вот если бы мы с тобой целовались, тогда, конечно, неудобно вышло бы…

— Максим, прекрати!!! Ты совершенно не чувствуешь субординации, ты ведёшь себя антипедагогично. Педагог должен не только учить дисциплине, но и в первую очередь сам подавать ученикам пример. Всем. От посадки на стуле до оборотов речи и формы одежды. Мы же учим малышей правильно сидеть за партой. Ты знаешь, что у них к шестому классу делается с позвоночниками?!

— Ксюша, я не служил в армии. Я учился в университете. Откуда мне чувствовать субординацию? А вот ты, иногда мне кажется, могла бы сделать армейскую карьеру…

— Максим, ты меня разозлил, и мне хочется расставить точки над «и». Да. Я могла бы сделать карьеру и в армии, и где угодно. И я её сделала. Потому что у меня есть внутренняя, я подчеркиваю, внутренняя дисциплина. А у тебя её нет. Поэтому ты, несмотря на все свои таланты, карьеры не сделал. И не сделаешь никогда… И нечего на меня обижаться!

— Ксюша, милая, да я же не обижаюсь! Ты сама подумай, что обидного в том, что кто-то не хочет или не может делать эту дурацкую карьеру, которая стоила тебе стольких нервов и морщинок вон там, между бровями, и ещё вот тут…

— Максим, прекрати!!!

— Ксюша, почему у тебя нет детей? Ты же была замужем. А ещё раньше ты была первой красавицей и умницей нашего класса. Тебя выбрали секретарем комсомольской организации школы, и комсомольский значок горел на твоём черном переднике, как капелька крови. Я боялся на тебя взглянуть, Ксюша…

— Максим, прекрати!!!

— Ну что ты заладила одно и то же… Я хочу поговорить с тобой о моём классе. У них что-то происходит, а я не могу понять — что. Ты же знаешь, в этом классе один мой клиент — Боб Антуфьев, ну, может, ещё музыкант Левушка. Остальные же меня в упор не видят и не слышат. Что для них история и историк в придачу к ней?! Вспомогательный предмет… Как хочешь, но, из соображений педагогического авторитета, в твоей гимназии классными руководителями должны быть только математики…

— Где же я наберу столько математиков?

— Тогда, может быть, немного переставить акценты? Чтобы те, кто не математические гении, не побеждает на всероссийских и прочих конкурсах, не чувствовали себя второсортными и не комплексовали? Ведь все ваши программы ориентированы на них — на гениев, им — всё внимание и весь педагогический пыл. Остальные — балласт…

— Это вечный педагогический спор, Максим, — нужны ли спецшколы и какими им быть. Мы сейчас с тобой его не разрешим… Хотя… На кого же, по-твоему, должны быть ориентированы программы математической спецшколы, как не на математически одарённых детей? Ладно, ладно, не буду… И что же происходит с твоим классом? Там, между прочим, настоящих математических гениев всего ничего — два с половиной: Варенец, Альберт и половина Райтерштерна… Довольно слабый класс, по нашим, гимназическим меркам. Много детей спонсоров, а с них какой спрос… Потому я тебе его и отдала.

— Спасибо, Ксюша! Послушай, а Витёк? Виктор Савельев. Почему ты не считаешь его?

— Витя усидчивый, вдумчивый мальчик. Не без способностей, конечно, но звёзд с неба… сам понимаешь. Он даже ни в одной районной олимпиаде не участвовал.

— Почему? У меня есть сведения, что на контрольных он решает задачи за половину класса, объясняет всем решения, по собственной инициативе занимается с отстающими. Вот сейчас он начал заниматься с Ветлугиной. Я так понимаю, что ситуация с ней стала менее острой?