Шрифт:
К Русанову подошел бродячий певец с острова Ява. На нем был полосатый истертый халат, руками он придерживал висящий на плече ребаб [32] . Певец свободно говорил по-китайски, и Викентий Иванович узнал, что зовут его Сумбадрио. Уже несколько лет бродит он по свету — ищет звезду, под которой родился. Был на Суматре, в Шанхае, Гонконге, Маниле, но нигде ее не нашел. Куда ни приходил — повсюду видел лишь длинные самурайские мечи.
— Теперь можете возвращаться в свою Индонезию, — сказал певцу Русанов. — Там теперь нет самурайских мечей.
32
Струнный музыкальный инструмент.
Певец обрадовался, что-то пробормотал, забренчал струнами и, закрыв глаза, запел песню про свою родину, омытую теплыми морями, покрытую древними лесами. Песня была всем знакома, бойцы подхватили ее. Над городком зазвенел сильный красивый голос Иволгина:
Тебя лучи ласкают жаркие, Тебя цветы одели яркие, И пальмы стройные раскинулись По берегам твоим...Кореянку Ок Сун, которая, как узнала Аня, была танцовщицей в кабаре, окружили парни в широкополых шляпах, подхватили на руки, подняли на студебеккер. Ок Сун пошла танцевать и вложила в свой танец все страдания, всю тревогу за потерянного любимого человека — то безуспешно гналась за ним, то в печали склоняла на колени голову, то простирала к небу тонкие руки: звала кого-то на помощь. Иволгин и Аня с восторгом смотрели на нее. Валерий Драгунский преподнес ей букет хризантем.
Сеня Юртайкин смекнул, что начинается самодеятельность, сбегал в казарму и вернулся с балалайкой, в драном японском мундире и трофейной каскетке. Под глазом у него был нарисован большой синяк, на носу еле держались разбитые очки. В таком виде Сеня вскочил в кузов студебеккера, прошелся из угла в угол и важно произнес:
— Прослушайте, друзья, доклад японского генерала Ямады о боях в Маньчжурии. — Он заискивающе улыбнулся и, подыгрывая на балалайке, запел:
Все хорошо, почтеннейший микадо...Викентий Иванович переводил слова песенки. Китайцы с любопытством смотрели на «японского генерала» с балалайкой. А «генерал» вдруг перекосил от страха лицо, прижал рукой вздувшуюся щеку, дрожащим голосом зачастил:
Они прошли через Хинган, И мы попали к ним в капкан. Нас взялись танками давить И пулеметами косить...Потом Сенино лицо снова расплылось в заискивающей улыбке, и закончил он как ни в чем не бывало:
А в остальном... Все хорошо, все хорошо!Юртайкин под хохот и шумные аплодисменты зрителей скрылся между танками.
К распахнутым воротам военного городка подкатил на рикше пьяный граф Кутайсов.
— Я приветствую наши отечественные танки! — заорал он.
Автоматчики, стоявшие у ворот, переглянулись.
— Кто же все-таки он есть — русский граф или английский мистер? — спросил ефрейтор Туз.
— Мабуть, то и другое, — ответил старшина Цыбуля.
За графской коляской бежал, пошатываясь, Федька-эмигрант. Увидев знакомых автоматчиков, подошел к ним и взялся рассказывать, как звонил он сегодня во все колокола — встречал советские танки, и объяснил, почему звонил:
— Сегодня я самый счастливый человек во всем мире, — залепетал он пьяным языком. — Да, да, самый счастливый в мире. Вы спросите, кем был Федька-эмигрант до нынешнего дня? В сорок первом году он сутками стоял в магазине Чурина за горстью чумизы. Первыми стояли у прилавка завоеватели страны — японцы. Они получали рис. За японцами стояли китайцы — коренное население. Им давали чумизу, гаолян. А Федька-эмигрант стоял в самом хвосте очереди как пришлый чужеземец. Пока все японцы и китайцы не купят себе пропитание, Федька-эмигрант и близко не должен подходить к прилавку.
— И поделом ему, — бросил Посохин.
— Нет, вы послушайте, что было дальше, — продолжал Федька. — В Мукден пришло известие: «Русские пленили фон Паулюса, выиграли битву за Сталинград». И вы представляете? Федьку-эмигранта переводят из третьего разряда во второй. Его ставят в очередь вслед за японцами. Вот это да! Получил повышение!
— За что же такая честь? — засмеялся ефрейтор Туз.
— Это еще не все! Вы слушайте дальше, да, да! Когда вы взяли Берлин, японцы уступили нам первую очередь! Федька-эмигрант стал первым к прилавку! Представляете? Почет-то какой! Первы-ы-й!
— Значит, на чужом горбу в рай? — спросил Забалуев.
— Вы смеетесь? — спросил Федька. — А сегодня купец Ямаура назвал меня Федором Ивановичем! Вы слышите? По отчеству. Угостил из своего бокала сакэ и сказал, что я представитель великой русской нации. Как будто я Хайлар брал. Он меня целует, а я рыдаю. Я-то при чем? Ох, зачем меня завезли на чужбину! Я убегу с вами. Убегу! Я буду бежать, как собака за возом!
Слезы катились по Федькиным щекам. Он отвесил автоматчикам поклон и опять побрел к церкви звонить...