— А ты сделала эту комнату уютной, — замечаю я.

— Всегда пытаюсь придать вещам немного тепла. Я скучаю по своей спальне. Наверное, как и все мы.

Я молчу. Пусть думает, что ничто человеческое мне не чуждо.

— Сними свои дурацкие ботинки и сядь, — говорит она.

Вопрос всегда в том, до какой степени и как быстро раздеться. Наверняка этой проблеме посвящены целые сборники мудрых советов. Я остаюсь в трусах и футболке, потом снимаю ее. Алекс не возражает и не смотрит на меня.

— Ложись на живот. Я сделаю тебе массаж. Ты весь стянут в узел.

Она садится верхом мне на бедра и массирует шею. Надавливает костяшкой пальца на больное место.

— Мускулы — хранилище воспоминаний, — говорит Алекс.

Это верно. Вот я несу на плечах пятилетнюю Джулию, чтобы она могла полюбоваться ярмаркой. Я шагаю в палатку, где показывают Ледового человека — отец утверждает, что это не «чудо», а просто обман, звериная шкура или чучело обезьяны. Я покупаю два билета, поднимаюсь на несколько ступенек, останавливаюсь за перегородкой и смотрю вниз. Глыба льда мешает разобрать подробности, но внутри виднеется тело, сморщенное, темное, волосатое — оно свернулось на боку, точно новорожденный теленок. Весьма убедительно. Джулия стискивает мою голову, и что-то капает мне на темя. Она плачет. Я изгибаюсь, чтобы посмотреть, но сестра не пускает. Шея у меня становится влажной. «Там девочка, — говорит Джулия. — Они убили девочку».

— Здесь больно? — спрашивает Алекс.

— Да.

— Ты весь дрожишь. Может быть, сегодня просто не наш день…

— Все в порядке. Моя младшая сестра училась на массажиста.

— Не дергайся. Я нашла очень важную точку.

— Джулия работала в спортивном клубе Миннеаполиса. Продержалась неделю. На нее напали. Директор целой сети обувных магазинов. Копы даже не рассмотрели ее жалобу.

— Почему ты об этом вспомнил?

— Моя сестра делала массаж. Сейчас ты именно этим и занимаешься. Неужели все должно происходить по какой-то причине?..

— Нет. — Алекс нажимает между позвонками. Никаких воспоминаний, только боль. От тысяч самолетных кресел.

— Я следила за тобой, Райан. Ты упомянул, что остановишься в этом отеле. Вечером я собиралась сама тебе позвонить. Я сумасшедшая, да?

— Я тоже такое проделывал.

— В основном, я надеялась, что мы поговорим, — продолжает она. — Просто поговорим. Как будто твое выступление в Техасе положило начало… диалогу. Хотя ты, конечно, не слышал моих реплик. А я приняла близко к сердцу все, что ты тогда сказал. Я этим жила, Райан. Мне хотелось рассказать тебе, что произошло, чему я научилась. Я не предвидела, насколько мы устанем. Слишком устанем…

— Да, это не наш день.

— Прости.

— Не стоит. Я слишком долго играл.

— Да, долговато. Но ничего страшного. Ты все время занят. И напряжен. Это естественно.

— В том-то и проблема. Так говорила моя бывшая… — Я позволяю Алекс растирать мне спину. — А где ты будешь в четверг?

— Дома. В Солт-Лейк-Сити.

Она сможет за час добраться до Лас-Вегаса. Мне придется отменить свидание за ужином в четверг, но я и так уже об этом подумывал. Ее зовут Мила Сирл, она талантливый менеджер и заправляет целой сетью казино. Мы вместе застряли прошлой весной в Спокане, когда всю ночь бушевала буря — аэропорт закрылся, и нам пришлось спать на голом полу в зале ожидания, перед большим телевизором. Было похоже на войну — съежившиеся беженцы, бесплатная вода в бутылках, синие огни снегоуборочных машин в окне. Когда месяц спустя наши пути пересеклись в Финиксе, мы целый час вспоминали Спокан, а потом замолчали. Больше у нас ничего общего не было.

— Давай встретимся в Лас-Вегасе в четверг. Прилетай ко мне. Посмотрим шоу. Никаких азартных игр. Мы отдохнем и поговорим. У меня целый вечер будет свободен.

Алекс выпускает меня, а я хочу, чтобы она продолжала. Я тянусь к ней и щупаю через халат. Она позволяет моим пальцам подняться по бедру — не дальше.

— Я знаю твой маршрут. И уже разведала насчет билетов, — говорит она. — Это тебя не пугает?

— Если сидишь рядом с тем, кто тебе нравится, то приходится притворяться. Люди быстро движутся. Хороший человек может уйти.

Алекс стискивает мою руку, потом кладет ее обратно и нажимает на основание шеи ладонями.

— Когда ты кого-нибудь увольняешь, тебе грустно, Райан?

— Больше всего меня подавляет то, что я привык.

— Ты гадаешь, что сталось с этими людьми потом?

— Я научился не думать о них. Обманывать свое сознание.

Она снова нажимает большими пальцами. Больно — но, возможно, это к лучшему.

— Ты учишься двигаться скачками. Мысленными.

— Расслабься.

Я сижу на задней скамье часовни в аэропорту Рено — рейс задержали на сорок минут — с фруктовым йогуртом и свежим выпуском «ЮЭсЭй Тудэй», когда во второй раз, начиная с августа, меня охватывает ощущение, что назвали мое имя. То есть, я его не расслышал, но не сомневаюсь, что вызвали именно меня. Кому-то я нужен. Немедленно.

Я складываю газету, прячу ее в портфель и жду повторного объявления. Мало кто знает, что в большинстве аэропортов есть места для отправления культа — обычно они белые, с высокими потолками, очень чистые и звуконепроницаемые, настолько проникнутые духовностью, что даже атеисты порой ищут в них убежища. По большей части часовнями никто не пользуется, разве что в случае чрезвычайной ситуации — после крушения или когда внезапно начинается война. Они малы и довольно зловещи, но при этом там спокойно — часовни идеальны для того, чтобы сосредоточиться на бумажной работе. Если кто-нибудь приходит, чтобы помолиться или подумать, и застает меня (это случается редко), я склоняю голову и притворяюсь погруженным в глубокие размышления, тогда как на самом деле составляю отчет о расходах и пересматриваю расписание.