— Ариль, мне можно войти?

— Да, разумеется.

— Слушай, Ариль, — спросил он, садясь. — А как Арам оказался с подпольщиками?

— Я даже не знаю. У нас отец тоже был связан с революционерами. В девяносто пятом он погиб во время забастовки. Вполне возможно, что Арам решил отплатить им за отца.

— А ты? Ты ведь тоже, вольно или невольно, встала на революционный путь! Я не думаю, чтобы причиной тому смерть отца или арест Людвига. Есть что-то более сложное.

— Я еще и сама не пойму… По-моему, потому, что мы плохо все живём. Мы только и говорим о новой жизни. Но ведь надо не только говорить, но и бороться.

— Ариль, ты сама истина… — Он погасил фонарь и лег поверх старого суконного одеяла. — Именно бороться… И борьба предстоит жестокая, не на жизнь, а на смерть. Многие погибнут в ней…

— Не надо так мрачно, — попросила девушка. И вообще, не могу слышать о смерти. Я знаю, что ты будешь жить очень долго… Я видела линии на твоей ладони. У тебя будет очень красивая жена и много детишек. Протяни сюда руку…

Нестеров повиновался и со сладостным замиранием затаил дыхание, когда Аризель коснулась его руки и начала водить пальцем по ладони.

— У тебя красивая барышня в Москве? — спросила вдруг Аризель.

— Не надо о Москве, Ариль, — попросил он и убрал руку. — Когда я вспоминаю о Москве, мне становится не по себе.

— Почему? Разве там плохо?

— Не знаю, может быть…

Аризель умолкла. А он думал о ней и сравнивал с Женей. Разные они были — эти две девушки… Он уже стал засыпать, но голос Аризель вернул его к действительности.

— Ванечка, ты так и не сказал мне, есть у тебя девушка в Москве?

— Есть, — глухо отозвался он.

— Она тоже революционерка?

— Нет…

— За что же ты ее любишь?

— Люблю? — спросил он то ли её, то ли себя. — Не знаю… Давай не будем говорить о ней…

— Ну, тогда почитай мне Онегина. Ты же обещал?

Он тихонько засмеялся и виновато сказал:

— Ариль, я знаю наизусть только четыре первые строчки. Прости, но я обманул тебя.

— А зачем обманул?

— Чтобы понравиться тебе или, по крайней мере, завладеть твоим вниманием!

— Ванечка, но ведь Арам тогда пошутил! — засмеялась и она.

— Я понял это, и пошутил тоже, — ответил он. — Но если ты пожелаешь, я выучу всего Онегина… Ты веришь мне, Ариль?

— Верю, — счастливо вздохнув, отозвалась она. — Спи…

Ташкент утопал в черной предутренней мгле. Шел по-зимнему холодный дождь. Перрон был залит лужами, и тусклый свет ночных фонарей отражался в них, наводя смертельную скуку. На привокзальной площади в темноте, под дождём, стояли кучно кареты, но они были едва различимы. Только храп лошадей да покрикивание кучеров говорило о том, что тут, при вокзале, состоит целая служба по развозке пассажиров а багажа.

Нестеров нес чемодан, Аризель шла сбоку, держась» за руку и спросонок зябко жалась к его плечу. Нестеров разбудил её в половине шестого, она едва успела умыться, и сон все еще властвовал над ее сознанием, и, Иван Николаевич пробиваясь сквозь людскую толчею к каретам, подшучивал над ней;

— Проснись, красавица, проснись!

Он шел уверенно, не останавливаясь и не обращая внимания на толпу. Аризель показалось, что Нестеров ведет себя так, словно вернулся в свой родной город.

— Ванечка, ты бывал раньше в Ташкенте? — спросила она.

— Конечно, Ариль. Бывал, и не один раз, Вон, видишь, щиты для афиш? Там нас поджидает Лихач — хозяин дома, где мы с тобой остановимся.

— Он знает о нашем приезде? — спросила она.

— Арам сообщил ему телеграммой. Вон он стоит. Видишь — возле фаэтона пританцовывает? Тоже не выспался.

— Здравствуй, кучер, — сказал, подходя Нестеров. — Свободна колясочка? Может, подвезешь нас по назначению?

— Здорово, Ванюша, — мотнул головой мужчина и указал на фаэтон. — Садитесь. Дождит что-то с самого вчерашнего вечера. Мразь погодка.

Нестеров усадил в коляску Аризель, сел сам и поставил чемодан в ноги. Лихач щелкнул кнутом и фаэтон покатил по скользской мостовой. На первом же перекрёстке свернули влево и поехали по тихому переулку, параллельно железнодорожной линии. Сбоку в темноте всё время слышались паровозные гудки и буферный звон.

— Что нового, Лихачев? Спокойно ли в Ташкенте? — спросил Нестеров.