— И ты думаешь, генерал помог ему? — с недоверием спросил Нестеров.

— Конечно, помог! — отозвалась Аризель. — Гайк приехал и сказал: «Дочь моя, все будет хорошо. Арама и всех остальных выпустят из тюрьмы, как только прекратятся забастовки в Москве и других городах России». Как видишь, Гайк не обманул.

Нестеров вновь засмеялся над наивностью Аризель.

— Милая моя Ариль, как ты еще наивна. Но ты мне открыла сейчас самое главное — почему мы сидели без разбирательства дела и суда. Косаговский посадил нас всех, чтобы мы не объявили еще одну забастовку. В то время, как рабочая Москва дралась на баррикадах с царизмом, мы сидели в тюремных камерах. Теперь восстание в Москве подавлено, вот нас и выпустили. Теперь мы не представляем большой угрозы властям. Но чтобы и впредь не случилось никаких волнений в Асхабаде, они решили выслать нас всех. Мне тоже дали двухнедельный срок, Ариль.

— Ванечка, ты уже подумал, куда уедешь?

— Нет пока, Ариль, но, вероятно, домой… в Москву.

Аризель замолчала. Нестеров тоже задумался. Так и шли они молча до самого дома, где жил Нестеров. Здесь он распрощался с ней до вечера.

Тетка не ждала его, хотя и знала: вот-вот должны освободить — остальные забастовщики уже на воле. Обняла, засуетилась. Принялась распекать тюремных надзирателей за черствость, бездушие. Сколько не пыталась передать ему то кастрюльку с борщом и пирожков с мясом, то еще что-нибудь — у тюремщиков один ответ: «Нельзя, не велено!» Нестеров слушал ее, спрашивал о товарищах, о новостях в Асхабаде, а сам с тоской думал: «Все, Иван Николаевич, все. Разгромлен и пущен по миру асхабадский комитет эсдеков. В городе властвуют черносотенцы. И по всей России летит пепел от разгромленного большевистского восстания. Смолк, ли баррикадные бои в Москве, отмитинговали Харьков, Тифлис, Баку… Мы не смогли собрать в единый кулак свои революционные силы, не смогли выступить единым фронтом. Мы, словно пороховые погреба, взорвались — но каждый в свое время… Теперь черносотенцам вольно. Пришел на их улицу праздник. Виселицы по всей России наставили: вешают революционеров. И тебя, гражданин Нестеров, могли бы без суда и следствия, но пожалели: рук пачкать не захотели — выдворяют подальше. Выдворяют, и самое страшное, что придется покинуть Асхабад. Покинуть безропотно, как это сделали Любимские, Воронец и все остальные. Поеду в Москву. Надо встретиться с товарищами… Не может быть, чтобы поражение сломило дух революции. Она ушла в подполье, но она вновь воспрянет: главное не отчаиваться…»

Вечером, выйдя на привокзальную площадь, он сел в фаэтон и велел кучеру ехать на Нефтоновскую.

В светлом костюме и соломенной шляпе он был больше похож на молодого богатого господина. Он никогда не одевался так броско, но сегодня сделал для себя исключение: ему так хотелось предстать перед матерью Аризель в самом лучшем виде.

Он вошел во двор к Асриянцам и произвел должное впечатление на всех. Аризель, увидев его таким, замерла и смотрела удивленными глазами, словно встретилась с ним впервые. Арам воскликнул: «Ба, кого я вижу! Ты импозантен, как лорд, Ваня!» Тетя Ануш вышла на веранду и не узнала гостя.

— Простите, вы, кажется, еще не бывали у нас? Рада с вами познакомиться… Меня зовут тетя Ануш…

— Мама! — отчаянно проговорила Аризель. — Да это же Ваня Нестеров. Он сегодня вышел из тюрьмы…

— Ой, бог мой! — заволновалась Ануш. — Но разве в тюрьме держат в таких шикарных костюмах?

— Тетя Ануш, я успел переодеться, — сказал, беря ее за руку, Нестеров. — И оделся так не случайно, тетя Ануш. Сегодня я пришел к вам, чтобы просить руки Аризель… Мы любим друг друга, тетя Ануш…

Аризель с замиранием сердца смотрела то на Нестерова, то на мать, то на Арама. Секунду длилось недоумение, и они показались для Аризель вечностью.

— Мама! — проговорила она, не выдержав. — Но почему ты молчишь?

— Арам, — обратилась к сыну Ануш. — Ты как думаешь? Ты — ее брат, э!

— Ваня, — смущенно проговорил Арам. — Давайте присядем и поговорим как следует.

— Ты у нас — мудрая голова, сынок! — оживилась тетя Ануш. — Проходите в комнату, садитесь, а я подам на стол. Такие дела разве обговаривают за пустым столом?

Тетя Ануш засуетилась в кухне, Аризель встала на пороге и уставилась на мужчин.

— Уйди, сестренка, — попросил Арам. — Не смущай… Ты знаешь, я целиком за тебя. — Аризель удалилась, и Арам заговорил вновь: — Я не возражаю, Ваня. Но где ты собираешься с нею жить?

— В Москве, Арам… Я все обдумал, не беспокойся за сестру. Ты знаешь, как мы любим друг друга. В Москве я поступлю на службу, и дам возможность Аризель учиться… Она получит высшее образование: это ее мечта…

— Вы будете жить у твоих родителей?

— Да, Арам…

— Где будем справлять свадьбу?

— Об этом я думал, Арам, и пришел к выводу, что этот вопрос вы должны решить сами. Здесь, в Асхабаде, сам знаешь, какая теперь обстановка. Да и материально…

Арам задумался. Сидел, постукивая пальцами по столу, хмурился и посматривал на дверь: там, на кухне, мать и сестренка жарили что-то.

— Ваня, я думаю, деньги на свадьбу мы найдем. Армяне — народ дружный, ты это знаешь. Дней через пять можно будет сыграть вашу свадьбу, а пока надо купить обручальные кольца… Мама, зайди сюда! — крикнул он.

Тетя Ануш внесла большую сковороду с яичницей, Аризель — бутылку вина. Нестеров взял ее за руку и притянул к себе.

— Ариль, ты не волнуйся, все будет хорошо.

— Мама, ты завтра же пойди к Гайку и попроси, пусть назначит день венчания, — сказал Арам, наливая вино в бокалы.

Тетя Ануш, после того как отпила немножко из бокала, заговорила, не скрывая тревоги.

— Конечно, Арам, они, как два голубка… Посмотри, как подходят друг другу. Оба молодые, оба красивые… Но тебе, Ваня, сказать хочу пару слов. Давай, Ваня, бросай свою революцию: для семейной жизни она не подходит.