— Ну, мама, — тихонько возразил Арам. — Что ж, по-твоему, революционеры семьями не живут?

— Живут-то — живут, но как? Жены от такой жизни сохнут, раньше времени в старух превращаются, Посмотрите на меня! Когда Вартан мой живой был — я какая была! Я, как цветок, была. Потом муж связался с политикой, выступать на собраниях начал, я — сохнуть стала. — Вечер — его нет. Ночь — его нет. Утро — он приходит. Где был? — спрашиваю. Отвечает всегда одно и то же. «Ануш, не беспокойся, скоро мы дадим им по шапке!» Он им грозил, а они первыми убили его. После этого, видите — что осталось от Ануш? Старуха я давно. Ты, Ваня, должен дать нам слово, что будешь каждую минуту думать о своей жене и семье.

— Тетя Ануш, — Нестеров поцеловал ей руку. — Я обещаю делать все, чтобы Аризель жилось хорошо… Но если что-нибудь случится со мной — я за нее спокоен. Ариль способна пойти за любимым человеком хоть на край света…

Нестеров возвращался от Асриянца домой на другой день, после завтрака. До привокзальной площади ехал на дилижансе. И уже в нем услышал о беспорядках в каком-то стрелковом батальоне. А когда слез у вокзала, то увидел толпы солдат. «Это и есть те стрелки, о которых был разговор в дилижансе», — подумал он, но прошел мимо, не возбуждая в себе любопытство. Мысли его целиком были заняты Аризель и предстоящей свадьбой. Он прошел по перрону, спустился на рельсы, пересек железнодорожные пути, и вдруг услышал:

— Кацо, да вон же идет товарищ Нестеров!

К нему тотчас подошли солдаты… Несколько человек. С ними Метревели.

— Ваня, наконец-то! — обнял Нестерова Ясон и, сунув в руки ему сверток, заговорил с азартом: — Мы с самой ночи ищем тебя. Дома были. У Вахнина были. У Шелапутова были — нигде не нашли. Ваня, опять началось! Солдаты асхабадского гарнизона забастовали, Везде, по всей России солдаты бастуют. Вахнин и Шелапутов пошли в депо: сейчас гудок дадут, чтобы рабочие поддержали нас. А тебя просим, пойдем к нам в казарму, скажи — что нам дальше делать.

— Причина вашей забастовки? Почему забастовали солдаты? — поинтересовался Нестеров, перекладывая из руки в руку бумажный сверток. — А это что?

— Ваня, это солдатская форма, — торопливо принялся пояснять Метревели. — Ты надень ее, и пойдем к нам в батальон. В форме убедительнее! А что касается причины, тут опять сплошной произвол. Судили наших двоих, обоим расстрел присудили. А за что, спрашивается?

— Ладно, пойдем, я переоденусь! — согласился Нестеров, чувствуя, как закипает кровь в сердце и будоражит мысли.

В форме рядового, ровно через полчаса, появился Нестеров во дворе стрелкового батальона. Метревели сопровождал его по двору. Переполненный плац гудел от множества солдатских голосов, невозможно было понять — о чем пекутся военные. Нестеров вслед за Метревели поднялся на крыльцо казармы, оглядел толпящихся солдат и распорядился:

— Прежде всего, товарищи, следует удалить из казарм всех офицеров, выбрать командиров из числа бастующих!

— Даешь своих командиров! — донеслось из толпы.

— Братцы, за мной! Пущай офицеры сдадут оружие и идут по домам!

Солдаты направились к штабу и тотчас разоружили командный состав. Тут же были избраны командиры, В числе первых был избран Метревели. Ясон тотчас приказал немедля взять из пирамиды винтовки и следовать за ним к вокзалу, где уже собрались солдаты других воинских частей… К полудню весть о возмущении асхабадских стрелков разнеслась по всему гарнизону. К бастующим при. соединились солдаты 3-го батальона и 3-я железнодорожная рота. Забастовщики сообщили о начале восстания асхабадского гарнизона по всей линии Среднеазиатской железной дороги. Огромная масса солдат, более тысячи человек, слившись на Анненковской в единый поток, вскоре заняла всю привокзальную площадь и перрон. Вновь, как в былые времена, угрожающе и призывно разнесся гудок, и несколько сотен деповцев, спеша через железнодорожные пути, ринулись к солдатам. Вновь появились заводилы в красных рубахах и с красными знаменами. И клич опять разнесся:

— Долой Государственную думу! Даешь Учреди» тельное собрание!

С группой служащих и жандармов вышел из Управления начальник дороги генерал-майор Ульянин. На сморщенном старческом личике гримаса разочарования:

— Ну что это, в самом деле, господа хорошие? Неужто так и не придет конец этим забастовкам?

Генерал прошел со свитой лишь до площади. Тут к нему бросилась целая толпа солдат с винтовками и, толкая, прогнала прочь.

Появились на конях Жалковский, новый начальник уезда полковник Петров и полицмейстер Еремеев. Ринулись в самую гущу народа, где Метревели громко зачитывал 30 параграфов требования к властям, а солдаты дружно скандировали: «принять!»

— Посторонись, посторонись, ребятушки! — взывал полицмейстер.

— Опомнитесь, солдаты и граждане, опомнитесь! — вторил ему полковник Петров.

Жалковский пробивался вперед, сидя в седле, с поднятой рукой, и тоже призывал разгневанную публику к совести. Но господам так и не удалось усовестить солдат. Когда ехавший первым Еремеев стал напирать на толпу, какой-то солдат снял фуражку и ударил ею по морде лошадь. Испуганная кобыла шарахнулась в сторону, затем заржала и «выкинула свечу». Полицмейстер едва не вывалился из седла. Кони двух других офицеров испуганно захрипели, попятились, приседая на задние ноги. А толпы солдат принялись улюлюкать, пока офицеры не повернули назад и не скрылись в зеленом коридоре Анненковской улицы.