Наиболее фундаментальным изменением, необходимым для того, чтобы глобализация работала должным образом, является изменение системы управления. Это значит, что должен быть пересмотрен порядок предоставления права голоса в МВФ и ВТО; также должны произойти изменения во всех международных экономических институтах, чтобы были слышны голоса не только министров торговли, как в ВТО, или министров финансов, как сейчас в МВФ и Всемирном банке.

Такие изменения даются нелегко. Соединенные Штаты вряд ли откажутся от своего права вето, которым они практически обладают в МВФ. Сомнительно также, что передовые промышленные страны захотят отдать часть своих голосов развивающимся странам. Они скорее всего будут выдвигать благовидные предлоги. Например, что в корпорациях число голосов распределяется на основе долей участия в капитале. Китай уже давно высказывал пожелание увеличить свой вклад в капитал, если это даст ему больше голосов. Министр финансов США Пол О'Нил [60] пытался создать впечатление, что именно американские налогоплательщики, сантехники и плотники, и есть те, кто платит многомиллиардные суммы для выкупа долгов,- и поскольку они несут издержки, они имеют право на свои голоса. Но это неправда. В конечном счете деньги поступают от рабочих и других налогоплательщиков развивающихся стран, которых МВФ почти всегда заставляет возвращать кредиты и выплачивать проценты.

Но хотя добиться этих изменений нелегко, они осуществимы. Те изменения, которые развивающиеся страны вырвали у развитых в ноябре 2001 г. под угрозой отказа от участия в очередном раунде торговых переговоров, показывают, что по крайней мере в ВТО меняется соотношение переговорных сил.

Тем не менее я не питаю надежд, что фундаментальные реформы в формальной системе управления МВФ и Всемирным банком произойдут скоро. Но в более близкой перспективе можно добиться таких изменений в практике и процедурах, которые могут оказать значительное влияние. Во Всемирном банке и в МВФ за столом заседаний по двадцать четыре места. Каждое место представляет несколько стран. В нынешней конфигурации Африка имеет очень мало мест потому, что у нее мало голосов, ибо голоса распределяются на основе экономической силы. Даже не изменяя порядок распределения голосов, ей можно предоставить больше мест; и тогда ее голоса могут быть услышаны, хотя и не будут учитываться при подведении итогов голосования.

Эффективное участие в управлении требует от представителей развивающихся стран хорошей информированности. Но поскольку эти страны бедны, они не могут иметь такую численность аппарата, как Соединенные Штаты, для поддержки своих позиций во всех международных экономических институтах. Если бы развитые страны отнеслись серьезно к учету мнения развивающихся стран, они могли бы помочь им создать «мозговой трест» - независимый от международных экономических организаций,- который помогал бы развивающимся странам в разработке стратегий и формировании позиций.

Наряду с фундаментальными изменениями в системе управления действенным способом обеспечения того, чтобы международные экономические институты брали на себя больше ответственности за положение бедных, за среду обитания, за более широкие политические и экономические проблемы, на которые я указывал, является повышение открытости и прозрачности этих институтов. Мы привыкли к тому, что информированная и свободная пресса призвана играть важную роль в корректировке действий даже нашего демократически избранного правительства: любая недобросовестность, любая, даже незначительная, ошибка, любой фаворитизм попадают под пристальное внимание СМИ, и общественное мнение оказывает мощное давление. Прозрачность еще более важна в таких общественных институтах, как МВФ, Всемирный банк и ВТО, поскольку их руководство не проходит через процесс прямых выборов. Являясь общественными, эти организации не подотчетны непосредственно обществу. Это должно было бы предполагать их большую открытость, на самом деле они даже менее прозрачны.

Проблема отсутствия прозрачности касается каждого международного института, хотя и в несколько различных аспектах. В ВТО переговоры вплоть до заключения соглашения ведутся за закрытыми дверями. Это затрудняет своевременно распознавать влияние корпоративных и других особых групповых интересов. Рассмотрение комиссиями ВТО (с вынесением решений) вопроса о том, имело ли место нарушение соглашений, происходит в обстановке секретности. Неудивительно, что юристы и бывшие чиновники ВТО, которые обычно входят в их состав, уделяют мало внимания, к примеру, состоянию среды обитания. Общественный контроль либо сделал бы эти комиссии более чувствительными к проблемам, которыми озабочена общественность, либо вынудил бы произвести реформу в процедурах адаптации к правилам ВТО.

Склонность МВФ к секретности естественна: центральные банки, хотя они и являются общественными институтами, традиционно блюли секретность. В финансовом сообществе секретность всегда считалась чем-то естественным в противоположность научному сообществу, где открытость признается нормой. До 11 сентября 2001 г. [61] министр финансов США даже защищал секретность офшорных банковских центров. Миллиарды долларов находятся на Каймановых островах и в других подобных финансовых центрах не потому, что там банковское обслуживание лучше, чем на Уолл-стрит, в Лондоне или во Франкфурте-на-Майне. Они там потому, что секретность позволяет им уклоняться от уплаты налогов, заниматься отмыванием денег и другими грязными видами деятельности. Только после 11 сентября в США поняли, что одним из грязных видов деятельности было и финансирование терроризма. Однако МВФ не частный банк, а общественный институт. Отсутствие открытости обсуждений означает, что модели и политические мероприятия не подвергаются своевременной критике. Если бы действия и политика МВФ во время кризиса 1997 г. находились в русле обычных демократических процедур и была бы возможна полная и открытая полемика в охваченных кризисом странах по вопросам предлагаемой МВФ политики, вполне возможно, что эти страны никогда бы ее не приняли и возникли бы гораздо более разумные варианты политики. Эти обсуждения не только обнажили бы ошибочность экономических допущений, на которых основывались политические рекомендации, но и показали бы, что интересы кредиторов поставлены в них выше интересов наемных работников и малого бизнеса. Существовали альтернативные варианты действий, когда на эти более слабые социальные группы возлагалось бы меньше риска. И эти альтернативные варианты смогли бы привлечь серьезное внимание, как они этого заслуживали.

В бытность мою в составе Совета экономических консультантов я видел мощные силы, выступавшие за секретность, и пришел к пониманию существа проблемы. Секретность предоставляет государственным чиновникам свободу действий, какой они никогда бы не пользовались, если бы их действия находились под пристальным взором общественности. Секретность не только облегчает им жизнь, но и обеспечивает полное господство узкоэгоистических интересов. Секретность позволяет также скрывать ошибки, малые или крупные, являющиеся результатом непродуманных решений. Как иногда говорят, «солнечный свет есть наилучший антисептик».

Даже если политика не руководствуется групповыми интересами, секретность вызывает подозрения, чьи интересы на самом деле обслуживаются, и такие подозрения, даже если они беспочвенны, подрывают политическую устойчивость мероприятий. Именно эта секретность и эти подозрения вызвали к жизни то, что вылилось в протестное движение. Одним из требований протестующих были большая открытость и прозрачность.

Это требование имело особый резонанс потому, что во время Восточноазиатского кризиса МВФ сам подчеркивал важность прозрачности. Одним из явно непреднамеренных последствий акцента в риторике Фонда на прозрачность был в конечном счете поворот прожектора на сам МВФ, но когда был брошен на него высвечивающий луч, оказалось, что она там недостаточная