Солнце встало. Спал он недолго. Зубы у него стучали. Руки и нога оледенели. Камни холодные, воздух холодный, небо холодное. Он выбрался из ямы; с него еще капала вода. Винтовка тянула к земле, граната натерла бедро. Однако он взял себя в руки. Протер глаза. Надо идти дальше. Надо идти дальше. Он твердил это, силясь сдвинуть с места ослабевшие ноги. И только потом вспомнил, куда и как надо идти — вперед и вверх.

Теперь он снова услышал рычание пулемета, разрывы гранат и мин. Только смутно и издалека. Может быть, у него просто ослаб слух? Может быть, немцы уже перешли реку и сейчас где-то совсем близко?

Вскоре мальчик вышел на каменистое плоскогорье, по которому тянулся, то опускаясь в ущелья, то поднимаясь на перевалы, густой лес.

Мальчик вытащил из-за пазухи пилотку. Она была мокрая, но он надел ее на голову, стараясь, чтоб звездочка пришлась точно на середину лба. Осмотрел винтовку, переложил удобнее гранату. И вдруг пошатнулся, чуть не упав на землю. Ноги не слушались. Пояс на животе не держался — живота не было. Плечи опустились. Дня четыре он ничего не ел. Да и перед тем с едой долгое время было плохо. Тишина ширилась и в нем. Все явственнее ощущал он в себе странную, всепоглощающую пустоту. Солнце поднялось выше. Стало теплее. Но мальчик по-прежнему стучал зубами, ежился от холода и никак не мог понять, где же он все-таки и что ему здесь надо.

Медленно он двинулся дальше.

В лесу пели птицы. Это ошеломило его. Поют птицы. Вдруг из зарослей выскочил на тропинку заяц и пустился бежать прямо перед ним, легко перескакивая через камни и сучья. Он не один! Он словно почувствовал плечо друга, все кругом ожило. На душе стало спокойней. «Ведь май, май», — думал он. И ему вспомнились горячее солнце и море. Он сообразил, что зима уходит. Как долго тянется зима в горах! Как долго стоят холода!

Далеко, в каком-то неведомом мире еще стреляли. Горы рождали глухую канонаду. Тревожный, глубокий гул наполнял весь край, всю землю.

Деревья встречали его коварным равнодушием. Камни на тропе поджидали с неприязнью и неохотно уступали дорогу. Он переползал через них, иногда ложился плашмя и срывал травинки, отдирал кусочки коры и долго жевал, пытаясь проглотить горьковатую кашицу.

Неподалеку взмыл в небо орел. Плавно взмахивая могучими крыльями, он с легкостью поплыл над верхушками деревьев. Но и орел, казалось, осмотрительно выбирал путь. Умчаться бы с ним! Почему он улетел? Унес надежду. Почему орел оставил его на жесткой земле — слабого и усталого? Орел легко парил в воздухе. Мальчик провожал его таким взглядом, будто тот и вправду мог взять его с собой.

— Надо одолевать пространство! — приказал он себе. — Надо идти вперед!

Слева естественной оградой тянулись нагромождения камней. Мальчику хотелось узнать, что скрывается за ними, но не было сил взглянуть. Он выбирал наилегчайший путь. Справа, чуть в стороне, поднимались зазеленевшие буки, над ними высились горные утесы, за которыми шумела река. Мальчик шел все еще довольно пологим склоном, постепенно забиравшим влево от реки. Ему казалось, что этот склон приведет его в теплую долину, к добрым людям.

На тихом, залитом солнцем склоне, откуда-то из зарослей, до него донеслось негромкое пение.

— Аоо-хо-хо, ао-о-о, хо-хоо, — кто-то монотонно, с успоением и нежностью выводил эти два звука.

Мальчик пошел на голос. Высунул голову из-за ветвей молодых грабов, и ему открылась странная картина. На площадке под скалой перед трупом лошади сидел человек в одном шоферском кожухе. На коленях у него лежал ручной пулемет. Он ловко орудовал ножичком и, напевая, вырезал узкие полоски мяса.

Услышав шорох, человек мигом спрятался за лошадь и приготовился стрелять.

— Кто идет? — крикнул он испуганным голосом.

Мокрый мальчишка молча выбрался из кустов и как во сне двинулся к нему.

— А, вот кто, — сказал «Голый» и опять принялся за свою работу.

Мальчик опустился возле лошади, коснулся мягкой лошадиной шкуры, и ему захотелось припасть к ней головой.

— Нож есть? — спросил Голый.

— Есть.

Мальчик вытащил из кармана перочинный ножик и тихо придвинулся к открытой двери этой кладовой мяса.

— Ты откуда? — спросил Голый.

— Из Далмации.

— Кусай понемножку и хорошенько жуй. Жуй! Жуй! Тебе, видно, лет пятнадцать, значит, я вправе кое-чему поучить тебя. Итак, жуй хорошенько, кусай понемножку. Жуй, пока мясо не превратится в жиденькую кашицу.

— Пить хочется.

— С самого вода течет, а пить просит. — Голый отвязал от патронташа солдатскую алюминиевую фляжку, прекрасную, плоскую баклажечку. — Пей.

Мальчик, запрокинув голову, осушил фляжку до дна.

— Немного в ней было. Вода! Чудесная штука вода! Напьешься и будто сыт. Костер вот нельзя развести. Я бы развел. Да и зажигалка подмокла. Ничего. Сейчас дальше пойдем.