Медведь все эти дни занимался тем, что отправлял наказы в языческие общины прислать к нему самых лучших и сильных охотников и бойцов. Заговоренных ножей у него было предостаточно. От невозможности и бессилия повлиять на ход событий, Бер решил собирать новую армию – для возможной битвы с вампирами за сына Белояра.

Был уже вечер. И за окнами протопленного дома из весенней земли поднимался по-зимнему стылый воздух. Медведь стоял у одного из окон, понуро уперев круглый лоб в стекло.

– Как-то темно и уныло, брат! – раздался вдруг на улице приглушенный стенами дома раскатистый баритон.

– Точно! И холодно, – в тон ему ответил другой, точно такой же. – И ни одной ведь девки не видно…

Услышав вечные прибаутки Ставра и Грома, Медведь подскочил как на пружине. Быстрым шагом пересек просторный холл, выскочил на крыльцо усадьбы… И в поздних сумерках увидел двух исхудавших голых парней, один из которых держал на руках сверток пеленок! У Медведя невольно сбилось дыхание, а стоило ему подойти ближе, как оно и вовсе исчезло. Из вороха скомканной ткани крохотная детская ручка свисала до странности безжизненно.

– Что с дитем? – сдавленно, явно через силу произнес Бер, делая еще шаг вперед и принимая ребенка из рук ухмыляющегося амбала.

– Живехонек и целехонек твой названный внук, Медведь! – ответили братья в один голос, улыбаясь, как второклассники, получившие по первой пятерке в дневник.

– А вот мы голодные да холодные, – пожаловался шутливо Ставр.

– Да уж! Тут, чай, не Испания, ха-ха! – подтвердил Гром.

Казалось, Медведь только тут заметил здоровенных близнецов. Впервые за все это время он оторвал взгляд от младенца и поднял на них черные, блестящие, как спелая вишня после дождя, глаза. Невольно ухмыльнувшись – уж очень забавно они топтались босыми ногами в весенней слякоти, – он кивнул им:

– Ступайте-ка, отдохните с дороги. Обогрейтесь и поешьте. После расскажете, что там с вами приключилось, – он властным движением указал братьям на приоткрытую в дом дверь. – Да одежки найдите себе какой-нибудь! Хе-х…

После этого он осторожно откинул край покрывала с лица ребенка. Даже в темноте наступившей ночи видно было, как сильно побледнел глава лютичей. Кажется, впервые в своей жизни.

Но Гром и Ставр ничего не заметили и, продолжая ухмыляться, ввалились в дом. Где-то в глубине его послышались их одинаковые голоса и хохот.

Тоже войдя в освещенный дом, Медведь более внимательно оглядел легкого, как пушинка, младенца. Ребенок был жив, но, видимо, крайне истощен… Неужто оба оболтуса не удосужились ни разу покормить его в дороге?! Хотя, собственно, чем… Не теряя времени даром, Медведь направился к Велемиру. Шаман должен был знать, что делать.

Окликнув по дороге девицу, которая всегда дежурила где-то неподалеку от темницы колдуна, он велел той привести Велемира к себе в покои. Там он аккуратно положил недвижимый сверток на стол. И остался стоять рядом, глядя на него, как завороженный.

Войдя в освещенную множеством свечей комнату, Велемир сразу направился к ребенку. Следом за ним на почтительном расстоянии следовали та самая девушка и старые Матвей с Агафьей. Беглым, уверенным движением руки он отодвинул в сторону Бера, сейчас даже и не подумавшего возмутиться такой наглости, и не мешкая, распеленал младенца.

– Спаси моего наследника, – вымолвил Медведь неузнаваемым для всех присутствующих, да и для самого себя, голосом. – Спаси его! И я отпущу тебя! При условии, что ты навсегда уйдешь от лютичей и…

– Я бы и без твоей просьбы спас ребенка, – нетерпеливо перебил его Велемир и добавил уже другом тоном: – А теперь выйдите все вон и не мешайте мне!

Когда Медведь, последним покинувший комнату, плотно прикрыл за собой старую, изъеденную жучком тяжелую дверь, жрец проворно вынул откуда-то из складок длинного широкого балахона изогнутый нож. Сталь сверкнула алым в отблесках свечей – ловким, уверенным движением жрец рассек себе кожу на запястье левой руки и поднес ее к лицу младенца. Ребенок недовольно поморщился, но теплая кровь уже капала ему в приоткрытый ротик. Постепенно мальчик оживился и прильнул губами к ране, сладко причмокивая.

– Пусть сила и жизнь вернутся к тебе… – нараспев приговаривал жрец, неотрывно глядя в приоткрывшиеся щелочки глаз измученного ребенка, – сила древних славянских богов и жизнь земли русской…

Наконец ребенок утолил голод и оторвался от руки Велемира. Румянец постепенно возвращался на его личико, и ясные глаза с благодарностью смотрели, кажется, в саму душу жреца.

Велемир тем временем извлек из складок одежды несколько сухих веточек, травинок и листьев, собрал их в небольшую горку прямо на столе и запалил все это, использовав одну из многочисленных свечей, горящих в комнате Бера. Терпкий пряный дым окутал младенца темным облаком, но тот даже не поморщился, а, напротив, глубоко вдыхал запахи импровизированного костерка.