Максиму 5 лет, Ване 6. Ваню врачи всеми силами старались определить в Дом ребенка, уговаривая молодых родителей забыть о собственном сыне, поскольку у Вани синдром Дауна.

Не обращая ни малейшего внимания ни на жару, ни на отсутствие родителей, Ваня одну за другой раскрывает книжки, которые мы взяли с собой. Ни есть, ни пить ему не хочется. Он целиком поглощен книгой, которую держит перед собой. И я слышу: «Леше! (леший. — Р. А.)Беги!

Туда беги! Баба-яга! Леше! Уйди в лес! Лес иди! Отдай мальчика!» Ваня рычит, жужжит, ухает согнутым пальцем стучит по голове: видимо, вспомнил картинку в другой книге, на которой ворона долбила клювом маленького лебеденка. Все то время, что мы сидим в машине, изнывая от жары, Ваня занят делом. Воображение уносит его с оживленного, забитого транспортом московского проспекта в какой-то дикий лес, где совершаются одному ему понятные события. Дуэт не прекращается — слева от меня энергичные выкрики (Ваня), справа — слезные причитания (Максим).

Буйная Ванина фантазия весьма и весьма мешала нам организовать наши занятия, ввести их в определенное русло. Очень многое понимая, он долго говорил рублеными фразами, отдельными, недостаточно связанными между собой фрагментами. Ваня обладал не только воображением, но и большим чувством юмора. Все он трансформировал по-своему. «Мышка бежала, хвостиком махнула…» — читаю я 4-летнему Ване. Ваня хитро улыбается: не мышка, нет. Интересно, кто же? Ваня грозит пальцем папе: «Папа бежа, маху». Он заливается хохотом, представив, как вся команда, тащившая репку, повалилась на землю, одна лишь мышка успела вовремя отскочить. Ваню привлекали длинные носы, страшные когти, острые зубы; мы рисовали с ним немыслимых чертей, и, получив из моих рук свой портрет, Ваня добрых двадцать минут не мог прийти в себя от смеха, хотя, рисуя его, я всеми силами старалась добиться сходства.

Постоянно фантазирует, не нуждаясь ни в каком постороннем к этому подталкивании, Саркис. Недавно, просматривая старую тетрадь Саркиса, я наткнулась на запись: «Саркис сначала указал мне рукой на платок и затем на свой нос!» Тогда это казалось невероятным достижением.

И вот, сидя за столом в кухне, Саркис зовет меня: «Ромена, иди сюда! Речка, машина, мама и Саркис едут к Ромене!» Речка Яуза, вдоль которой лежит их с мамой обычный маршрут, — полоска на клеенке, машина — хрустальная подставочка для ножей. Подставочка в руках Саркиса плавно движется по столу, объезжая крошки («грязь!», «лужа!», «грязная машина!»), Ромена (изображая меня, Саркис хватает чайную ложку) выбегает навстречу.

Если, опираясь на конкретику и в то же время преобразуя ее, ребенок в состоянии вообразить то, чего никогда не происходило с ним в реальной жизни, значит, он приближается к той стадии своего развития, когда способен будет понять многое из того, что представить себе можно лишь умозрительно. И если в сочиненных им сказках сюжеты примитивны и пока что очень мало действительной выдумки, то не будем забывать — всего 3–3,5 года назад ребенок ни слова не говорил. Саркис же не только не говорил, но и ничего не понимал.

Можно, конечно, прожить и без фантазий, но это так скучно, так неинтересно.

И вот мы вместе с ребенком строим крепости из снега, непременные шалаши, убежище под столом, где можно отгородиться от обычной, привычной, знакомой до мелочей комнаты. Его нужно научить все это осваивать, обыгрывать. Только если ребенок слышал от вас обстоятельные рассказы о Северном полюсе, о необитаемых островах, о жизни в пещерах первобытных людей, он сможет вообразить себя в необычной обстановке, заполнить ее плодами своего вымысла.

Конечно, до насыщенной невероятными приключениями жизни отважного путешественника в африканских джунглях дело, может быть, дойдет не скоро. Но в гнезде у вороны, в норке у мышки дети благодаря фантазии оказываются очень легко, если о гнездах, норках, воронах, лисах и мышках они располагают пусть самыми первоначальными сведениями, почерпнутыми из русских народных сказок. Ребенок наделяет лис и ворон человеческой речью и повадками, легко общается с ними. Безусловно, рассказы и сказки его незамысловаты — другими они на данном этапе и не могут быть.

Мы приступаем к сочинению сказок и маленьких рассказов, когда ребенок уже достаточно хорошо владеет фразовой речью. Он уже диктовал, а я записывала его рассказы о прогулках по лесу, поездках на дачу и т. д. Теперь героями становятся традиционные, хорошо ему известные мышки, волки, собачки и пр.

Какие бы приключения ни случались с Бабой-ягой, мышкой, деревянным человечком, персонаж придуманной ребенком сказки всегда конкретен, он обладает совершенно определенной внешностью и чертами характера. И в любой ситуации, помещен ли он в заколдованное царство-государство, на морское дно или в космическое пространство, действует такой герой соответственно индивидуальным качествам, которыми наделил его маленький творец. Но наделил не самостоятельно, «списал», если можно так выразиться, у Алексея Толстого, Эдуарда Успенского, Корнея Чуковского.

Безусловно, как это всегда бывает, ребенок (в особенности если это ребенок с синдромом Дауна) нуждается в подсказке, образце, руководстве и своего рода обучении — в том числе и тогда, когда дело касается столь тонкой материй, как фантазирование. И может быть, очень не скоро он придумает собственных героев и поместит их в им самим придуманные обстоятельства. Но в границах заданной ему взрослым темы он ориентируется весьма уверенно, если накопил достаточный багаж сведений.

Вряд ли из вашего ребенка получится второй Ханс Кристиан Андерсен. Но сочинение сказок и рассказов в любом случае полезно.