Рассказывает Гриша.

Шел я хорошей дорогой. Кругом росла травка, цветочки, солнышко припекало. Вдруг ворона из гнезда вылетела. Я уже все почти набрал: грибы, мед, орешки, всякие вкусные вещи. Ворона схватила у меня корзинку, а я зацепился руками за корзинку и, того не ожидая, полетел. Потом я ей сказал: «Куда ты меня тащишь?» А ворона ответила: «В гнездо. За моими воронятами будешь ухаживать». А когда мы прилетели в гнездо, я увидел вороняток, их было пять. Они играли, крыльями хлопали, пытаясь слететь с гнезда. А ворона сказала: «Ну-ка, воронята, не падайте! А то свалитесь, ноги переломаете».

А дальше наступила ночь. И я уже собрался уходить, но ворона сказала: «Я тебя отнесу домой и скажу, чтобы родители получили своего беглеца».

Так и сделали. Полетели. А когда прилетели, в окно влетели, ворона захлопала крыльями и сказала: «Получите своего беглеца». В комнате в это время были гости всякие: Дима с Наташей, бабушка, Михайловна, бабушка Тонечка и тётя Наташа — соседка, Володечка, Настя, Ваня, Юлечка, и родители тоже: мама и папа, и сестренка Машенька, дорогая моя. Все меня встретили очень радостно. И Закричали:. «Это он, это он, наш сынок, внучек, внучек!» А когда все меня поцеловали, все стали кушать разные блюда, а ворона улетела. Мы кушали грибы, которые я принес, мед с чаем, орешки Покушали. Все съели, все разошлись по домам.

Свой рассказ про ворону, по свидетельству мамы, 6-летний Гриша продиктовал на одном дыхании, без всяких поправок и последующих добавлений.

Как-то я пошел в лес и увидел зайчика. Потом пришел здоровый пес. Он решил зайчика проглотить целиком, с ушами. Зайчик боялся. Тогда я взял палку и как следует врезал бульдогу. Бульдог взвыл и убежал далеко-далеко в темный лес. А зайчик убежал в другую сторону, домой к зайчихе — матери с детишками. Они уже скучали, ждали его.

Зайчик сидел на грибке, как на диванчике. Он, был. весь круглый и пушистый, мягкий, тяжелый. Я подошел к зайчику и взял его на ручки и тютюшкал. Я спросил его: «Почему ты дрожишь?» — «За мной тигр гонялся». — «Тигр ушел. Ом сказал, что тут волк бродит в кустах, медведи, кабаны, и больше никто. Не бойся».

Тигр был хороший, миролюбивый он не хотел никого обижать. Я за ним гонялся в шутку, я не хотел его убивать.

Милые звери, не обижайте друг друга. Пока. На прощанье: счастливо оставаться.

Иногда в рассказы и сказки вкрадывается цитирование, и выглядит это довольно забавно!

Тут к ней подходит принц и говорит: «Голубушка, как хороша! Ну что за шейка, что за глазки…»

Музыку 6—7-летние ребята начали слушать так, как в детстве слушала ее я. Никто ничего не объяснял, никто не добивался того, чтобы мы, трое детей, ее «понимали». Сколько я себя помню, она просто звучала в нашем доме, хотя профессиональных музыкантов в семье не было. Профессиональными музыкантами стали впоследствии мы с сестрой. Шопен, Моцарт, Бетховен, Чайковский, Скрябин, арии из опер, романсы, неаполитанские песни… Пластинки подбирались без особой системы, что попадется, единственное требование, предъявлявшееся к ним, — ничего второсортного. Замечательными были исполнители — певцы, дирижеры, пианисты. Их имена врезались в память навсегда: дирижеры Самосуд, Гаук, Мравинский, Тосканини, пианисты Гольденвейзер и Юдина, певцы Лемешев и Карузо. Пластинки находились в моем ведении, когда я еще и в школу-то не ходила. Мое глубокое убеждение: детей надо воспитывать на лучших образцах, примитив — он и есть примитив и таким останется, кто бы его ни слушал, взрослый или ребенок— неважно. И когда меня спрашивают, как научить ребенка «разбираться в музыке», я отвечаю — ему не надо в ней разбираться, музыку надо просто слушать.

Конечно, если песенки про зеленого кузнечика и прожорливую лягушку, про собаку по кличке Дружок, которую ищет и не может найти ее хозяйка, слушает Юра, мы сего мамой рисуем картинки, иллюстрирующие содержание этих песенок, и это помогает мальчику лучше их понять. Но ребенку постарше такие пояснения, пожалуй, не так уж необходимы, хотя тоже могут быть интересны.

Ваня приходит ко мне на урок и уже из коридора слышит музыку. Мой комментарий к ней чрезвычайно краток. «Оркестр играет», — говорю я мимоходом. Ваня входит в комнату, садится на диван. Проигрыватель открыт, вертится пластинка. Это что-то новенькое, такого еще не было. В честь чего подобное нововведение?

Я беру конверт от пластинки: «Вот он, оркестр. Видишь, — сколько музыкантов. На сцене сидят».

Конечно, о музыкантах Ваня уже слышал. Были Бременские музыканты, в книжке «Спящая красавица» тоже о чем-то таком говорилось. Теперь дальше пойдем.

Основная тема 40-й симфонии Моцарта настолько выразительна, что Ваня непроизвольно начинает двигать в такт руками. «Грозный великан», — заявляет он, отмечая вторжение громких аккордов.

Великан так великан. Сама я избегаю «подкладывать» под музыку литературные сюжеты и зрительные образы, навязывая ребенку искусственные, чаще всего притянутые за уши пояснения. И уж тем более не стану требовать от него, чтобы, настроившись на серьезный лад, он слушал музыку, попутно внимая моим о ней рассуждениям. Не превращаю слушание в некий обязательный процесс, принудиловку, убивающую непосредственность восприятия. Звучит музыка, и я незаметно наблюдаю за ребенком.

Слушает Ваня очень внимательно. Это вообще очень вдумчивый, цепкий и целеустремленный мальчик. В соответствующих местах я позволяю себе парочку кратких реплик: «Кто это так жалостно вздыхает? А вот тут как будто поклоны, реверанс называется. Так танцуют в длинных платьях и париках».

Первую часть мы прослушали от начала и до конца. Встав с дивана и направляясь к проектору (мы собираемся смотреть слайды), Ваня внезапно останавливается. «Я хочу еще раз послушать сефонию», — говорит он.