Они уже повернули к деревне Все Руки и удирали; гигант, который выступал против Капитана, впереди всех. Фаррен что-то проворчал и обернулся к месту катастрофы. Он снял куртку и закрыл лицо сына возницы.

— Хотел бы я знать, кто из них обшарил карманы бедняге, пока он умирал здесь на дороге, — задумчиво сказал Фаррен. — Если бы я это знал, я бы повесил его на пересечении дорог еще до захода солнца.

Джек ничего не ответил.

Капитан посмотрел на мертвого паренька, потирая одной рукой свой грубый, багровый шрам. Когда он взглянул на Джека, казалось, что он только что очнулся.

— Тебе пора идти, мальчик. Прямо сейчас. Пока Осмонд не захотел подробнее расспросить моего идиота-сына.

— А что будет с вами? — спросил Джек.

Капитан слабо улыбнулся.

— Если ты исчезнешь, у меня не будет проблем. Я могу сказать, что отослал тебя обратно к матери, или что я взбесился, поколотил тебя поленом и убил. Осмонд поверит чему угодно. Он сумасшедший. Они все такие. Они ждут, когда она умрет. Это произойдет скоро. Если только…

Он не закончил.

— Иди, — сказал Фаррен. — Не мешкай. И когда услышишь, что приближается экипаж Моргана, удирай с дороги и беги глубже в лес. Глубже. Иначе он учует тебя, как кот чует мышь. Он сразу же чувствует, если что-то не так, как нужно. Ему нужно. Он дьявол.

— А как я услышу, что он приближается? — переспросил Джек. Он глядел на дорогу, простирающуюся за разбитыми бочками. Она поднималась вверх до опушки леса. «Наверное, там темно, — подумал он. — И Морган может проехать другой дорогой». Страх и одиночество, объединившись в единое целое, накатились волной, разрывающей сердце. Он почувствовал себя несчастным, как никогда раньше. «Спиди, я не могу сделать этого! Разве ты не знаешь? Я же всего лишь ребенок!»

— В экипаж Моргана впряжено шесть пар лошадей, и тринадцатый коренной, — ответил Фаррен. — На полной скорости, в галопе, эти чертовы лошади грохочут как гром, катящийся по земле. Ты их услышишь, не волнуйся. У тебя будет время спрятаться. Я просто уверен в этом.

Джек что-то прошептал.

— Что? — резко спросил Фаррен.

— Я сказал, что не хочу идти, — повторил Джек немного громче. Слезы наворачивались на глаза, и он знал, что стоит им начать падать, как он потеряет самообладание, растеряется, будет просить Капитана Фаррена увести его отсюда, защитить его, что-то…

— Мне кажется, что тебе уже слишком поздно обсуждать это, — ответил Капитан Фаррен. — Я не знаю твоей истории, мальчик, и не хочу знать. Я даже не хочу знать, как тебя зовут.

Джек стоял и глядел на него, его плечи были опущены, глаза горели, губы дрожали.

— Расправь плечи! — прикрикнул на него Фаррен, внезапно разозлившись. — Кого ты хочешь спасти? Куда ты собрался? Ты не пройдешь и десяти футов, если будешь так выглядеть! Но ты должен, по крайней мере, стараться, понял? А ты похож на побитую собаку!

Вздрогнув, Джек расправил плечи и вытер слезы. Его взгляд упал на останки сына возницы, и он подумал: «По крайней мере, я не в таком состоянии. По крайней мере, пока. Он прав. Легче всего жалеть самого себя». Это была правда. И в то же время, он немного ненавидел Капитана за то, что тот забрался в душу и нажал верную кнопку.

— Уже лучше, — сказал Фаррен. — Не намного, но лучше.

— Благодарю, — саркастически сказал Джек.

— У тебя нет времени плакать, малыш. За тобой гонится Осмонд. И Морган тоже скоро может погнаться за тобой. И, возможно… возможно, там, откуда ты пришел, тоже возникнут проблемы. Но возьми это. Если Паркус послал тебя ко мне, то он хотел, чтобы я дал тебе вот это. Возьми и иди.

Он держал в руке монету, Джек поколебался, затем взял ее. Она была размером с полудоллар Кеннеди, но немного тяжелее. «Наверное, золотая», — подумал он, хотя цвет был тускло-серебряный. На одной стороне ее был портрет Лауры Де Луиззиан в профиль. Он опять на секунду был поражен ее сходством с матерью. Нет, не просто сходством, несмотря на мелкие отличия, такие, как толщина носа или округлость подбородка, она была его матерью. Джек знал это. Он перевернул монетку и увидел изображение животного с головой и крыльями орла, а телом льва. Казалось, оно смотрело прямо на Джека. Это немного нервировало его, и он положил монетку в камзол, рядом с бутылочкой Спиди.

— Для чего это? — спросил он у Фаррена.

— Ты узнаешь это, когда настанет время, — ответил Капитан. — А, может, и нет. В любом случае, я выполнил свой долг. Скажи это Паркусу, если встретишь.

Джек почувствовал, что снова утратил чувство реальности.

— Иди, сынок, — сказал Фаррен. Его голос был тих, но не настолько, чтобы быть мягким. — Делай свое дело… или то, что сможешь.

В конце концов, ощущение нереальности происходящего, чувство, что он сам является не более, чем частью чьей-то галлюцинации, заставило его двинуться. Левая нога, правая нога, сено, солома. Он отпихнул ногой щепку от бочки. Перешагнул через остатки колеса. Обошел фургон, не обращая внимания на кровь, сочившуюся из-под него, и жужжащих мух. Какое значение имеют кровь и мухи в сене?

Он дошел до края промокшего и замусоренного участка дороги, оглянулся…

Но Капитан Фаррен смотрел в другую сторону. Либо он высматривал своих солдат, либо же не хотел смотреть на Джека. В любом случае, результат был один и тот же. Спина есть спина. Глядеть не на что.

Он сунул руку в карман, коснулся монеты, которую дал ему Фаррен, и сжал ее в кулаке. Это придало ему немного уверенности. Держа ее в руке, как ребенок держит монетку, которую ему дали на конфеты, Джек пошел дальше.