— Лешка, а поехали завтра в Головинку! — предложила Ира, когда Татьяна Николаевна ушла к себе домой.

— А что мы будем там делать? — спросил Лешка.

— Леш! Ты меня удивляешь! Ведь сам говорил, что по уши увяз в культуре адыгов!

— И что?

— Как что!? Неужто не в курсе!? Головинка — одно из культовых мест этого народа, притом с глубокой древности.

— Правда?

— Правда… — с укоризненным вздохом ответила Ира. — Так что, едем?

— Ну поехали, раз так… — Лешке стало несколько неловко. Он сосредоточился, напрягая память. — Ты мне, по-моему, действительно что-то когда-то об этом рассказывала.

— Было дело, господин Неслушавший и Непомнящий!

— Мам, мне на самом деле стыдно… — виновато улыбнулся Лешка.

Ритуал преображения. Практика преображения

В начале шестого Ира с Лешей поднялись, а в половине восьмого пересекли на маршрутке мост через Шахе и вышли около рыночка. Первым делом вдоль реки спустились к морю. Мелкая теплая мягкая галька и кристально чистая едва колышущаяся лишь у самого берега морская вода долго не отпускали их от себя.

— Слушай, уже почти десять, а здесь, словно сонное царство! — заметил Лешка, глянув на часы.

— Да… тишина и покой — нынешние особенности Головинки. Но так стало только после окончания Кавказской войны. Головинка — единственный из четырех, основанных на территории нынешнего Большого Сочи в конце 30-х годов XIX века русских фортов, который не стал культурно-экономическим районным центром. Форт Святого Духа — Адлер, Навагинский — Центральный район Сочи и Лазаревский — Лазаревское, как ты знаешь, стали. А Головинский — Головинка — нет.

А вот во времена былые здесь жизнь кипела, надо думать, очень бурно. В эпоху Античности реку Шахе древние греки называли Ахеунт. В ее долине располагалось одноименное портовое поселение. Коренной народ, обитавший здесь, древние греки именовали гениохами, а название реке и поселению — Ахеунт — дали, потому что считалось, будто основали его ахейцы — прагреки, представители Крито-Микенской культуры. Так их называл сам Гомер в «Илиаде» и «Одиссее». Во времена Османской империи здесь тоже располагалось крупное портовое поселение. Реку Шахе и само поселение турки именовали Субеш или Субаши, а коренных жителей — черкесами. Примерно в те же времена греки и итальянцы называли обитателей Черноморского побережья Кавказа зихами. Сам же этот народ с незапамятных времен называл себя «ад’ыгэ».

Солнце палило уже нещадно. Ира поднялась с горячих камней.

— Ну что, давай еще раз окунемся и пойдем бродить?

— Давай, — согласился Лешка.

После купания лучи солнца уже не казались такими горячими, и так и тянуло еще поваляться на мягкой мелкой гальке, но Ира с Лешкой, победив искушение, не вытираясь, чтоб подольше сохранить подаренное каплями воды ощущение прохлады, двинулись в сторону поселка.

— Мам, что-то мы как-то странно с тобой идем, — заметил Лешка.

— Я хочу вывести тебя к священному дереву адыгов, но не очень хорошо помню дорогу. А! Вот оно! — Ира указала вперед и вверх, где над крышами домов возвышалась могучая светло-зеленая крона. — Что это за дерево, ты, конечно, знаешь — их сейчас достаточно много растет на улицах Сочи. Но ты глянь насколько оно больше даже самых-самых громадных своих собратьев!

В этот момент исполин предстал перед Лешкиным взором во всей красе. Рядом стояло несколько экскурсионных автобусов, а вокруг дерева сновали утомленные солнцем туристы, казавшиеся рядом с ним какими-то уж больно крохотными.

— Мам, это и есть знаменитое тюльпанное дерево?

— Да, Леш.

— Это тюльпановое дерево — по научному лиран или лириодендрон — в 1840-м году посадил декабрист Николай Раевский, и потому оно называется «Лиран Раевского», — надрывая связки, вещала дама-экскурсовод, с трудом собрав вокруг себя вверенных ей туристов, которых гораздо больше ее занудного учительского тона прельщали домашние вина, мед и прочие местные изыски, предлагаемые с импровизированных торговых прилавков.

Ира, вздохнув, усмехнулась:

— Во-первых, не тюльпановое, а тюльпанное, — вполголоса сказала она Лешке, — во-вторых, генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский-младший, с 39-го по 41-й год XIX века занимавший пост начальника Черноморской береговой линией, не был декабристом, а в-третьих, сей лириодендрон он не сажал, хотя называть это дерево «лиран Раевского», в общем-то, правомерно. Кстати, а декабриста Раевского звали Владимиром Федосеевичем, и в это самое время он находился на поселении в Иркутской области. Если не ошибаюсь, с 1827-го по 1856-й год.

— Мам! Откуда ты все это знаешь?

— Интересно, Леш, вот и знаю. Видишь ли, это очень непростое дерево. Его внешний облик даже сейчас, когда его собратьев достаточно много в городе, вызывает удивление и восхищение: листья необычной лировидной формы, цветы — желтые тюльпаны. Его родина — восточная часть Северной Америки. Возраст этого конкретного дерева биологи оценивают от 400 до 800 лет — представляешь?! То есть и считать не нужно — Николай Николаевич Раевский ну никак не мог его посадить. Однако в его судьбе он принял самое деятельное участие.