В США Уайлд познакомился с известным поэтом Уолтом Уитменом. Этот стареющий шестидесятитрехлетний любитель юношей назвал Оскара милым, очаровательным молодым человеком. Но произвел ли автор «Листьев травы», воспевший красоту человеческого тела и секса, создатель языка гомосексуального желания, какое-либо впечатление на Оскара Уайлда, остается неизвестным. Сам Оскар заявил, что пришел к Уитмену «как поэт, чтобы пообщаться с поэтом». Однако это был, пожалуй, первый его контакт на уровне интеллектуального общения с человеком, который был чуть ли не теоретиком среди гомосексуалистов своего времени.

Вернувшись в Лондон, Оскар Уайлд продолжал вести экстравагантную жизнь сноба и эстета, издавал журнал «Женский мир», блистал в салонах, где сыпал остротами и парадоксами, которые на другой день повторял весь Лондон. Был завсегдатаем театральных кулис, дружил со знаменитыми актерами и актрисами и не обиделся, когда никто из них не поддержал его в битве с цензурой, запрещавшей его пьесы.

В 1894 году Уайлд решил узнать, что уготовано ему в будущем. Он отправился к знаменитому тогда прорицателю Хейро. Тот предсказал, что через пять лет Уайлд примет позор и вынужден будет покинуть Англию. Уайлд позволил усомниться в пророчестве. Хейро промолчал и лишь загадочно улыбнулся.

Не поверив кумиру тогдашней публики, Уайлд отправился к лондонской предсказательнице, которую называл Севиллой. То, что предрекла она, совпало с тем, что сказал Хейро, правда, изложила провидица свое пророчество в более мягкой форме: «Я вижу вашу жизнь блистательной и благополучной до некоторого момента. После него предо мной стена. За ней я не вижу ничего».

Все так и сбылось, как предрекли прорицатели. Настал день, когда жизнь его круто изменилась. Он оказался в тюрьме ввиду особых обстоятельств личной жизни. Вышел Уайлд из заключения больным и разбитым. Чуть ли не в тот же день он отплыл во Францию, где прожил одиноким изгнанником три с лишним года. Писать уже не мог, можно сказать, он утратил свой дар. Часами сидел в дешевых кафе и смотрел на проходивших мимо людей. Он жаждал общения, искал слушателей. И когда ему удавалось разговориться с официантами или проститутками, оставался с ними тем же остроумным собеседником, которым еще недавно так восхищались завсегдатаи лондонских светских салонов. Свой блестящий дар остроумца и насмешника, ироничного и изысканного, он щедро раздавал первым встречным, не задумываясь, кому дарит блестки своего ума.

Жил он в дешевом номере парижского отеля «Эльзас», где стояли книжный шкаф и уродливая железная кровать, а стены были обклеены раздражавшими его обоями. Он горестно шутил: «Мы ведем смертельный бой — обои и я. Кто-то из нас двоих вскоре должен исчезнуть». И все же, как мог, сопротивлялся приближению конца. По-прежнему ухаживал за ногтями и носил на руках кольца, пользовался щипцами для завивки и краской для волос, чтобы скрыть поседевшую и поредевшую шевелюру. Но был почти совсем одинок и, случалось, опускался до того, что выпрашивал денег. Певица Нелли Мельба, его давнишняя знакомая, рассказала, как однажды к ней обратился мужчина: «Мадам Мельба, вы не узнаёте меня? Я Оскар Уайлд, и я собираюсь сделать ужасную вещь — попросить у вас денег». А однажды, выходя из казино, где тщетно надеялся выигрышем поправить свои дела, спросил швейцара, распахнувшего перед ним дверь:

— Не могли бы одолжить мне двадцать франков?

— С удовольствием, — ответил швейцар, протягивая деньги.

Уайлд вежливо отвел руку:

— Прошу оставить себе. Это вам.

Его письма к друзьям и издателям полны мольбы прислать денег на лечение и выплатить причитающийся ему гонорар. Лечение, а он был серьезно болен, требовало немалых средств: оплачивание двух врачей, сиделок, брата милосердия. Когда же потребовалась срочная операция на ухе, нужны были 1500 франков, которые с горем пополам собрали друзья. Вообще-то говоря, он, привыкший быть центром внимания общества, стал как бы невидимым, а жизнь его походила теперь на пьесу, но лишь с одним актером. Вокруг были не аплодисменты, а тишина. Он стал скитальцем и бродягой, как и герой романа его родственника Метьюрина — Мельмот Скиталец, чьим именем он подписывался после тюрьмы. Под этим именем он жил и в гостинице. Подписывался он и крептонимом «С.3.3.» — своим тюремным номером, камера 3 на 3-м этаже, блок С.

Но настал момент, когда осенью 1900 года Оскар Уайлд, которому только что исполнилось сорок шесть лет, вынужден был заключить перемирие с ненавистными обоями — он оказался прикованным к постели. Точно так и неизвестно, что послужило причиной его болезни. То ли это был энцефалитный менингит, то ли последствия сифилиса (известно, что в двадцать два года Оскар заразился от лондонской проститутки). Некоторые его биографы высказывают мысль, что он умер просто потому, что устал от жизни. Было время, когда бездумно расходовал ее, и теперь она мстила ему. Однако сам он, зная о том, как серьезно болен, не придавал значения диагнозу врачей, пил шампанское, принимал опиум и морфий. Однажды он признался другу, что видел сон, будто ужинает с мертвецами. На что тот пошутил: «Мой дорогой Оскар, ты, наверное, был душой вечеринки». Они оба долго хохотали.

О последних минутах Оскара Уайлда сохранилось подробное свидетельство его близкого друга Роберта Росса. Он говорит также о простуде и об операции на ухе, о предсмертной агонии и о том, как совершились похороны. На них присутствовало всего несколько человек. Вначале Уайлда похоронили на парижском кладбище в Баньо, на временном участке. А затем в 1909 году останки его перенесли на кладбище Пер-Лашез, где они покоятся и по сей день. Над могилой — надгробный памятник со словами самого Уайлда из его «Баллады Редингской тюрьмы»: