— Все-таки, — говорила она, — это значит, что я не всегда буду одинокая.

Умерла одинокой.

. . . . .

Вторично слышу в Мельничном Ручье странное употребление глагола «мечтать». Парикмахерша говорит подруге:

— Я и не мечтала, что ты сегодня выходная.

. . . . .

В Мельничном Ручье живет доктор Ткачев, специалист по внутренним и детским болезням. Я знаю его с тридцать шестого года. Летом он обычно гастролирует по дачным местностям. Два лета жил в Разливе, нынче — здесь. Высокий, молодой еще, сутулый, ходит в белой косоворотке и в фетровой шляпе. Не ходит, а рыщет. Мимо дачи за день пробежит раз двадцать. У него девочка, дочка.

Иринка, которой Ткачев очень хорошо знаком, спрашивает у меня:

— Это что у него за девочка? Дочка?

— Да, наверно, дочка.

— Бедная!

— Почему же, — я говорю, — бедная?

— Наверно, все время лечит ее.

. . . . .

— У меня мнуков да прамнуков — не сосчитать.

. . . . .

«Катя».

Она постучала:

— Можно, папаша?

— Войди благословясь, — ответил за дверью голос Ивана Афиногеновича.

. . . . .

Английский анекдот.

Встречаются два глухих старика.

— В булочную?

— Нет, в булочную.

— А-а, а я думал — в булочную.

. . . . .

На даче. Идут экскурсанты. Впереди духовой оркестр.

— Манька, а Манька! Гляди — похоронный марш идет!..

. . . . .

Живет холостяком. Чтобы не возиться с чаем, решил завести «японский гриб», настой которого, говорят, вкусен и питателен. Долго мучился с прихотливым растением. Не знал, чем его кормить (подкармливать?). И вдруг узнает, что гриб этот питается — чаем.

. . . . .

Собака, которая копила деньги и сама ходила покупать себе еду и даже водку. Об этом пишет доктор Т. Целль в книге «Ум животных» (с. 17).

. . . . .

— Преогромное мерси!

. . . . .

Мало того, что человек произошел от обезьяны, — по предположению Дарвина, он произошел от маленькой, слабой обезьянки, например от мартышки. Сильное животное, вроде гориллы, по мнению Дарвина, вряд ли стало бы общественным. Оно и так обошлось — своими собственными силами. А маленькая, всеми обижаемая мартышка хочешь не хочешь должна была сбиться в коллектив. А потом произвела человека.

. . . . .

Иринка:

— Сколько у нас во дворе Галь! Одна Галя — маленькая, другая — побольше, третья — еще больше, четвертая — совсем большая.

. . . . .

Вы рассуждаете, как допотопный человек.

. . . . .

Иринка:

— У нее летненькое платьице.

(Это она показывает картинку маленькой девочке, поэтому, подражая взрослым, и говорит немножко прибедняясь, одними ласкательными и уменьшительными).

. . . . .

Цыганка в поезде:

— Ой, место заняли!

Вторая, молодая, осанистая, крепкая, с очень грубыми и добрыми чертами лица, белозубая:

— Было бы вам не зевать!

Откуда эта прелестная, какая-то лесковская архаичность речи?!

. . . . .

Она же. После шуточной потасовки, когда подруга растрепала ей волосы, — поправляя прическу:

— Сколько тебе лет — столько тебе розог. Больше я ничего не могу сказать.

. . . . .

В газетном дневнике происшествий сообщается о задержании шайки фальшивомонетчиков, во главе которой стоял «некто Алхимов».

. . . . .

Девочка Мила очень быстро пообедала. Я говорю:

— Быстро ты ешь!

— Да?

— Очень быстро.

С гордостью:

— Как все равно красноармейцы едят.

. . . . .

«Катя».

…Приехала племянница.

— Ах, милая, а я только что канун собиралась читать.

— Так вы читайте, тетушка. Я посижу, подожду.

— Ничего, ничего, милая. После прочту. За мной не пропадет.

. . . . .

Артист, любитель выпить, носит жетон Общества трезвости, на котором выбит лозунг:

«Трезвость счастье народа».

. . . . .

В парикмахерской:

— Лицо освежить?

— Ага. Обязательно. Откройте форточку.

. . . . .

Красноармеец в пригородном поезде, уступая место незнакомой старухе:

— Садись, мама!..

. . . . .

«Глупость — не головная боль, которая от порошка проходит».

Мих. Зощенко

. . . . .

Рассказывал С. Я. Маршак. В 1934 году он жил в санатории в Шварцвальде. Однажды за табльдотом появилась седая дама, которая вела за руку худенького мальчика-подростка. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что мальчику этому лет тридцать пять. Пастор. Психастеник. Мать привезла его лечиться. Однажды за ужином громко заплакал и, воздев глаза к потолку, воскликнул: