Он смотрел на проносившиеся мимо здания.

«Мой родной «фольк», родной народ: ты и я, снова мы вместе».

Наконец, обратившись к троим эсэсовцам, он сказал:

— Как дела в Германии? Есть что-нибудь свеженькое в политической ситуации? Я не был здесь несколько недель, уехал еще до смерти Бормана.

— Естественно, истерические толпы поддерживают маленького доктора, — ответил сидевший справа от него. — Именно толпа и вознесла его на пост канцлера. Однако не очень-то похоже на то, что, когда возобладают более трезвомыслящие, они захотят поддерживать ничтожество и демагога, который и держится-то только тем, что разжигает массы своим враньем и заклинаниями.

— Понимаю, — сказал Вегенер.

«Все продолжается, — подумал он, — междоусобица. Вероятно, именно в этом — семена будущего. Они в конце концов пожрут друг друга, оставив остальных в этом мире в живых. Нам достаточно, чтобы еще раз отстроиться, надеяться и жить своими немногочисленными, маленькими стремлениями».

* * *

В час дня Юлиана Фринк наконец добралась до Шайенна.

В центре города, напротив огромного здания старого паровозного депо, она остановилась у табачной лавки и купила две утренние газеты.

Остановив машину у бордюра, она просмотрела газеты, пока не нашла наконец то, что искала:

«Отпуск заканчивается смертельным ранением».

Разыскивается для допроса относительно смертельной раны, нанесенной мужу в роскошном номере отеля «Президент Гарнер» в Денвере, миссис Джо Чинаделла из Канон-Сити, уехавшая, по показаниям служащего отеля, немедленно после того, что, должно быть, послужило трагической развязкой супружеской ссоры. В номере были найдены лезвия бритвы, которыми, как назло, снабжаются постояльцы отеля в виде дополнительной услуги. Ими-то, по всей видимости, и воспользовалась миссис Чинаделла, которую описывают как смуглую, стройную, хорошо одетую женщину в возрасте около тридцати лет, чтобы перерезать горло своему мужу, чье тело было найдено Теодором Феррисом, служащим гостиницы, получасом раньше забравшим сорочки у Чинаделла и, как ему было велено, пришедшим, чтобы вернуть их владельцу выглаженными. Он стал первым свидетелем вызывающей ужас сцены. Как сообщает полиция, в номере отеля найдены следы борьбы, указывающие на то, что окончательным аргументом…»

«Значит, он мертв», — подумала Юлиана, сложив газету.

И не только это узнала она: у них не было ее настоящего имени, они не знали, кто она, и вообще ничего о ней.

Теперь уже не такая взволнованная, она поехала дальше, пока не нашла подходящую гостиницу.

Здесь она получила номер и занесла туда свой багаж.

«Теперь мне не нужно спешить, — сказала она себе. — Я могу даже подождать до вечера и только тогда пойти к Абеденсену. В этом случае мне представится возможность надеть мое новое платье. В нем просто не полагается показываться днем — такие платья надевают только в сумерки. И я могу спокойно закончить чтение книги».

Она расположилась поудобнее в номере, выключила радио, принесли из буфета кофе, легла на тщательно застеленную кровать со своим новым, нечитанным, чистеньким экземпляром «Саранчи», купленным в книжном киоске отеля в Денвере.

Не выходя из номера, она дочитала книгу к четверти седьмого.

«Интересно, добрался ли до ее конца Джо? В ней так много такого, что он вряд ли понял, что хотел сказать Абеденсен этой книгой. Ничего о своем выдуманном мире. Разве я единственная, кто понимает это? Держу пари, что я права: никто лучше не понимает «Саранчу», чем я, они все только воображают, что понимают по-настоящему».

Все еще слегка потрясенная, она уложила книгу в саквояж, надела пальто, вышла из гостиницы, чтобы где-нибудь пообедать.

Воздух был очень чист, а вывески и рекламы Шайенна как-то по-особенному волновали ее.

Перед входом в один из баров ссорились две хорошенькие черноглазые проститутки-индианки.

Юлиана остановилась посмотреть.

Стаи автомобилей, огромных, сверкающих, проносились мимо нее по улицам, все окружающее дышало атмосферой праздности, ожидания чего-то, глядело в будущее куда охотнее, чем в прошлое, с его затхлостью и запустением, с его обносками и выброшенным старьем.

В дорогом французском ресторане — где служащий в белом кителе заводил на стоянке автомобили клиентов, а на каждом столе стояла зажженная свеча в большом бокале для вина, где масло подавалось не кубиками, а набитое в круглые белые фарфоровые масленки, — она с нескрываемым наслаждением пообедала, а затем, имея еще массу свободного времени, медленно прогулялась до своей гостиницы.

Банкнотов Рейхсбанка у нее почти не осталось, но она не придала этому значения.

Это ее мало заботило.

«Он поведал нам о нашем собственном мире», — подумала она.

Она оттолкнула дверь своего номера.

«О том самом мире, который сейчас вокруг нас».

В номере она снова включила радио.

«Он хочет, чтобы мы увидели его таким, каким он является на самом деле. Я вижу его, и с каждым мгновением многие другие начинают прозревать и видеть его».

Вынув из коробки голубое итальянское платье, она тщательно разложила его на кровати.

Оно ничуть не было испорчено.

Все, что нужно было сделать, — это хорошенько пройтись щеткой, чтобы убрать приставшие ворсинки.