Грех, видел я боковым зрением, был весь на нервах — все потому, что мы не придумали, как себя вести.

Лыков, показалось мне, тоже чуть растерянно, со слабеющей улыбкой, отвечал, пытался отступить шаг назад, но Буц тут же придвигался ближе, наседая телом, дыханием, речью.

Сколько я ни прислушивался, слов было не разобрать, но даже по совсем обезволенной щеке Лыкова становилось понятно, что он теряется, не может ответить — наш друг никогда не умел ни так быстро говорить, ни столь скоро думать.

Но, должно быть, одна мысль все-таки настигла сознание Лыкова, и в ту же секунду он с криком «Да пошел ты!» схватил Буца за грудь и бросил на капот его же иномарки.

— Стоять! — заорал Буц своим, едва удержавшись на ногах. — Стоять! — еще раза прокричал он, и только в третий раз добавил негромким голосом: — Стоять.

Оправил на себе куртку и громко объявил:

— Война так война. До завтра отдыхаем — а с шести утра — всё. Хотели войны — будет.

— Какие шесть утра? — спросил Лыков. — Давай сейчас! — но мы уже сбежали со ступенек к нему, и Грех быстро повторял:

— Хорош, Лыков, хорош, на хер. Хорош, Лыков, на хер, хорош.

К Буцу тоже подлетели его ребята, но он отмахнулся и пошел куда-то пешком, один.

— Не надо за мной ходить! — сказал, не оборачиваясь.

Лыков проводил Буца взглядом и вдруг перевел раздраженные глаза на нас троих:

— А чего мы стояли? Чего не вписались?

— Не в нашу пользу расклад, — сказал Грех. — В другой раз надо.

— Какой другой раз? — удивился Лыков. — В другой раз они нас за сигаретами будут посылать!

— Не в нашу пользу расклад, — опять повторил Грех сквозь зубы.

— Да пошли вы! — сказал Лыков и, оттолкнув нас, двинул к своей «восьмерке». С полпути вернулся, забрал свою борсетку, которую Шорох не забыл на столике в клубе.

«Восьмерка» завелась, Лыков тут же со взвизгом вырулил с парковки и, дав по газам, метнулся куда-то во дворы, оставляя черные полосы на резком повороте.

— Пойдем за ним! — позвал нас Грех, и мы с некоторой даже поспешностью пошли.

В «Джоги» оставаться никак не хотелось.

Уже по дороге я заметил, что Грех без куртки — на улице, между тем, стоял натуральный ночной холодок, и Грех, чувствуя его, время от времени обнимал себя длинными руками.

Я-то свою успел надеть, а Шорох и не снимал никогда — у него свитер был изношенный донельзя.

Стал думать, где лыковская куртка, — и вспомнил, что он ее оставил в машине, когда мы в клуб пошли.

— Может, вернемся за твоей курткой? — предложил я Греху.

— Вернемся за курткой — и точно уедем в тюрьму, — ответил Грех.

Наконец я догадался, о чем он все последние часы думает.

— Куда идем-то? — спросил я.

Грех скривил лицо и по-новому перехватил себя руками.

— Может, Лыков к себе поехал? — предположил Шорох.

Мы дошли до лыковского дома, побродили вокруг, но ничего похожего на белую «восьмерку» не обнаружили.

Оттуда двинули дворами в сторону ночных ларьков, где порой закупались пивом и сигаретами, и спустя минуту услышали знакомый гул.

Лыков несся, как будто за ним гнались, но почемуто без дальнего света, на одних габаритах.

— Эй! Стой! — заорал Грех, когда «восьмерка» явно нацелилась нас передавить — оставалось кувыркаться с узкой дорожки через забор.

Водитель наконец увидел на своих приборах трех пешеходов, дал по тормозам, машина встала.

Лобовуху «восьмерки» украшала свежая, яркая, как зимняя ветка, трещина — того и гляди стекло посыплется.

Лыков выпал из двери напрочь очумелый, глаза его смотрели во все стороны сразу, губы танцевали.

— Я его сшиб! — бешеным шепотом проорал он.

Дверь «восьмерки» Лыков оставил открытой, в салоне загорелся свет, и все мы увидели Буца на переднем сиденье — он будто спал.

Я подошел ближе.

Сиденье было откинуто назад, под головой раскрывшего рот Буца была лыковская куртка.

— На хер сшиб? — спросил Грех, побледнев.

— Я случайно! — все тем же шепотом, раскрыв глаза, проорал Лыков. — Он выбежал на дорогу под колеса!

— Где сшиб? — спросил Грех, не сводя с Лыкова взгляда.

— Здесь близко! Не выезде из города! Возле объездной! — и Лыков махнул рукой сначала в одну сторону, потом в другую, никак не соображая, где мы находимся.