— Зря не лечите ногу.

— Некогда, — ответил генерал.

— Не верю. Правду говорит ваша жена — небрежность к своему здоровью. А для военного — это все равно что нерадивое отношение к оружию.

— Хорошо, хорошо, займусь.

Бенедиктов остановился, повернулся к нему и сказал серьезно:

— Очень прошу вас, Владимир Стоянович.

Наконец тропинка вывела их в затененное лесом ущелье, где между огромными каменными валунами сверкала быстрая хрустальная вода. Поднявшись на взгорок, они сели на поваленное дерево и долго смотрели вверх, где по склону ущелья громоздились серые камни.

— Эти каменные глыбы огранил сползший с гор ледник, — задумчиво сказал Бенедиктов. — И было это невесть когда. Ледник растаял, а результат его чудовищной работы мы видим сейчас. Нечасто человек имеет возможность столь явственно увидеть то, что было совершено тысячелетия назад, и даже попытаться представить себе, как все это было...

Заимов удивленно смотрел на собеседника, а Бенедиктов, улыбнувшись, продолжал:

— А когда ледник еще полз, его работа не была видна.

— Я, Александр Иванович, не понимаю происходящего на моих глазах, — сказал Заимов печально.

— Стратегический маневр, и больше ни-че-го, — ответил Бенедиктов, не отрывая взгляда от каменного водопада.

— Невозможно видеть эти подписи вместе, они противоестественно объединили добро и зло, огонь и воду, алмаз и дерьмо, — негромко продолжал Заимов.

— Ледник еще движется, — улыбнулся Бенедиктов. — Движение истории ее очевидцам тоже бывает незаметным и непонятным. Вспомните нэп в нашей стране — не все понимали тогда, что это спасет нас от разрухи.

— Вы бы послушали, Александр Иванович, что говорят мне ваши друзья, — взволнованно сказал Заимов. — Что им отвечать?

Бенедиктов повернулся к нему — его тонкое, покрытое ровным загаром лицо было, как всегда, невозмутимо серьезным, светлые глаза смотрели внимательно.

— Отвечайте, Владимир Стоянович, то же самое: стратегический маневр, и больше ни-че-го. — Бенедиктов пригладил ладонью свои зачесанные на пробор светлые волосы и добавил: — Важно, чтобы вы сами это поняли. И вам это легче понять, вы человек военный и умеете видеть карту глазами полководца.

— Непереносим психологический аспект, — сказал Заимов, его крупное, сильное лицо выражало искреннюю растерянность.

Они долго молчали, слушая сердитое бормотание реки.

— Вглядитесь в события, — снова заговорил Бенедиктов. — Кто может остановить надвигающуюся на всех беду?

— Советский Союз! — взволнованно ответил Заимов.

Бенедиктов взглянул на него и, повернувшись к бурлящей среди камней реке, спросил:

— Почему трижды благопристойный Запад продал Гитлеру Рейн, Австрию и Чехословакию? Почему этот Запад спокойно взирает теперь на его явную всем подготовку большой войны? Не является ли эта позиция Запада вознаграждением Гитлеру за его обещание уничтожить Советский Союз?

— Нет, Запад не может стать союзником Гитлера, — убежденно возразил Заимов. — Сегодня там могут быть слепые политики, завтра они прозреют или придут к власти другие.

— Полагаться на «или — или» мы не можем, — сказал Бенедиктов. — И разве этот Запад два года назад не предлагал Гитлеру свое участие в его военно-политическом блоке?

— Но этого не произошло! — воскликнул Заимов.

— Как не произошло? — невозмутимо спросил Бенедиктов. — А сделка в Мюнхене, когда Запад открыл Гитлеру дорогу в Чехословакию? Мы же с вами не знаем, какие переговоры предшествовали этой сделке. Но еще тогда, помнится, мы с вами полагали, что главным векселем Гитлера в той сделке могло быть только его обещание дальше на Запад не лезть и обратить свое внимание на Восток.

— Но пакт делает вас его союзником против Запада, и это непонятно, непереносимо, — сказал Заимов.

— Нет, дорогой Владимир Стоянович. Вы видите в пакте то, чего в нем нет. Пакт для нас прежде всего отсрочка войны, нам сейчас головокружительно дорог каждый день мира, чтобы лучше подготовиться к неизбежной войне. А что касается вероломства Гитлера, оно уже известно всем, и нам в том числе. В общем, Владимир Стоянович, стратегический маневр, и больше ни-че-го.

Из ущелья потянуло холодом, и Бенедиктов предложил выбраться на солнце.

Когда они возвратились к машине, он сказал:

— А теперь, спустившись с высот на грешную землю, оглядимся внимательно: не горит ли уже угол вашего дома?

— В нашем доме плохо, очень плохо, — тихо отозвался Заимов.

События будут развиваться с непостижимой быстротой. Когда Гитлер захватит Польшу и немецкие войска встанут вплотную перед русскими, Заимов будет вне себя от волнения. Он понимает, как много значит для России представившаяся возможность выдвинуть вперед свою самую опасную западную границу, но он понимает и другое — Гитлер вышел на плацдарм для войны с Советским Союзом.