Я был поражен, насколько знаки правой и левой руки расходятся между собой, и, сидя в своем укрытии, сдавленным голосом произнес, что левая кисть всегда означает наследственные признаки, а правая отображает развитые или приобретенные характеристики и что по расположению линий на правой ладони мы можем судить об истинном характере и развитии индивида. Я также сказал, что левая рука сулит необычайно яркую судьбу и нескончаемый поток триумфальных успехов, который, судя по правой руке, в один прекрасный день внезапно оборвется. Забывшись на какое-то мгновение, я подытожил увиденное: «Левая рука – рука короля, но правая рука – короля, который отправится в добровольную ссылку». Мужчина, стоявший передо мной, не рассмеялся, а только очень спокойно спросил: «Когда?» – «Через несколько лет, – ответил я, – когда вам исполнится сорок один или сорок два года». Все вокруг, конечно, засмеялись. «Что за шутка!» – воскликнул кто-то, но Уайльд, резко повернувшись к ним, мрачно повторил: «Левая рука – рука короля, но правая рука – короля, который отправится в добровольную ссылку» – и, не говоря ни слова, вышел.

На этом вечер завершился. Бланш страшно рассердилась (по крайней мере, в той степени, в которой она вообще была способна сердиться), заявив мне, что я прогнал первую знаменитость города, что я слишком реалистичен для приятного времяпрепровождения, поэтому занавес был убран, и мы от предсказаний перешли к обеду.

Я вновь встретился с Оскаром Уайльдом незадолго до того, как он затеял судебную тяжбу, очень печально закончившуюся для него самого. Когда мы встретились, он спросил, продолжает ли грозить ему внезапная перемена. Я ответил, что да, грозит, и с судьбой не поспоришь. Он воспринял это известие очень, очень спокойно, но как-то отрешенно заметил: «Мой добрый друг, вы прекрасно знаете, что рок убирает со своей дороги тех, кто ему противится».

Наша следующая встреча произошла в 1900 году, после того как я, изрядно поколесив по свету, очутился в Париже. В один из чудесных летних вечеров я оказался на территории Всемирной выставки. Когда мы с друзьями сидели на террасе ресторана, совсем рядом возникла странная, худая, убитая горем фигура, которая прошла мимо нас и села поодаль.

Я бы ни за что не узнал, кто это, не воскликни один из знакомых: «Господи, да это же Оскар Уайльд!» Я невольно вскочил и сказал: «Я должен поговорить с ним». – «Если вы это сделаете, – заметил один из присутствовавших, – то можете не возвращаться». Я принял вызов, подошел к Уайльду и протянул ему руку.

Терзаясь своим одиночеством, он схватил ее, и слезы брызнули из его глаз.

«Мой добрый друг, как это благородно с вашей стороны! Все отвернулись от меня. Как благородно, что вы решились подойти!»

Мы разговорились и проговорили до тех пор, пока не смолкла музыка, вокруг стихли звуки голосов и большая территория выставки погрузилась в мрачное безмолвие.

Фото 5. Посвящение Оскара Уайльда в книге посетителей Кайро

Он все испытал: ошибки, заключение в тюрьму, радость освобождения – все! Наконец я услышал самую горькую часть его рассказа о безнадежном отчаянии, высокомерии и оскорблениях со стороны старых друзей и невозможности вернуться в прежний мир. Я слушал исповедь исстрадавшегося человека, написанную его собственной кровью.

Предлагать ему утешение или надежду было бесполезно – мозг этого человека был слишком велик и мог жить, только питаясь мечтаниями, пока они не обернулись страшной реальностью жизни, жестокой правдой, уготовленной ему роком.

Внезапно, выплеснув бурные потоки слов, которые, шипя и пенясь, прорвали плотину условности, он вскочил и подбежал к реке, медленно катившей свои воды. Мне показалось, что сейчас эта массивная несчастная фигура, резко очерченная на фоне лунного света, устремится с парапета вниз.

«Только пустые люди не судят по внешним признакам. Тайна мироздания заключена в видимом, но не в сокрытом.

Моему другу Кайро, ноябрь 92 г.

Оскар Уайльд».

Я бросился к нему и схватил за руку, но он резко обернулся и, с саркастическим смехом, который мне не приходилось слышать ранее, произнес: «Нет, мой друг, им не удастся сказать, что Оскар покончил с собой. Как бы зашлись лаем эти собаки, а пресса взбесилась бы от восторга! Травля, о господи, длилась слишком долго, но сегодня у меня хватает смелости смотреть им в лицо без страха, а боль… смерть… ее приближает каждый день. Если вы не совершали ни одного доброго дела в вашей жизни, то знайте, сегодня это произошло, когда вы подошли ко мне, выразив свое сочувствие. Вы вступили вместе со мной в Долину теней… Гефсиманию жизни, куда рано или поздно попадают все. Я рад, что испытание пришло и закончилось.

Ваше присутствие вызволило мертвое прошлое из своей могилы. Вы запомнили ту ночь у Бланш… ту самую ночь, в которую я праздновал один из моих величайших триумфов, и запомнили то, что сказали мне. Как часто я думал о том, и всякий раз, вглядываясь в этот обрыв линии судьбы на моей руке, силился понять, почему я не внял предостережению.

Сегодня вы мне очень помогли. Вы вернули меня самому себе. А теперь позвольте мне отправиться домой по одной тихой и спокойной улице. Мы обязательно еще встретимся…»