Шрифт:
Петя поставил вёдра на землю и позвал:
— Лариса! Лара!
Девочка положила ковш в ведро и подошла к забору.
— Ты долго ещё поливать будешь?
— Последнее ведро…
— Тогда иди сейчас на мыс. Мы только воду отнесём. Я тебе что-то покажу…
Братья торопливо, расплёскивая воду, принесли вёдра, как вдруг Юра схватился за живот и сморщился:
— Ты иди, я полежу немного.
Петя побежал по дорожке, где впереди уже белела кофточка Лары.
— Ты всё-таки скажи, Петя, что ты хочешь мне показать? — спросила девочка.
— Сейчас узнаешь, — загадочно улыбнулся Петя.
Солнце быстро опускалось в море. Они торопились и не заметили, как дошли до гнезда пеночки, но та сама выскочила из домика.
— У неё здесь гнездо! — вскричала Лара.
— А ты откуда знаешь? — насторожился Петя.
— Они всегда так притворяются, — Лара изобразила, как притворяется пеночка: она опустила одну руку и побежала, прихрамывая. — Вот и тащит за собой крыло, и тащит, как будто лететь не может.
Тогда Петя показал ей пеночкину кибитку. Лара нагнулась и сказала с улыбкой:
— Ой, да здесь три яйца!
— Пять, — поправил Петя.
— Нет, три…
— Нет, пять…
— Да что я, до пяти считать не умею? Вон видишь — три.
— Как же так? Тут совсем недавно мы с Моргунком видели пять яиц.
— Нашёл мне тоже на кого ссылаться? — засмеялась Лара. — С Моргунком!
Петя повёл её к гнезду реполова, но и там не было двух яиц.
— Ну погоди, Моргунок! — пригрозил Петя. — Я тебе покажу! — и только сейчас ему стало понятно, почему Юра так себя вёл. — Ишь ты, у него животик заболел! Юрке я тоже задам, — добавил он.
— Нет, надо обсудить Валин поступок сборе отряда, — сказала Лара. — Может, хоть голос товарищей на него подействует.
На том они и решили.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Новый Пржевальский. Юра перепуган. Врать или не врать
А Валя в это самое время, разложив на столе свою коллекцию, определял, куда положить яйца реполова и пеночки. У него был много всяких коробочек, даже спичечных. И все они были настолько переполненными, что новые яйца уже некуда было класть.
— Мам, — сказал он, — может, ты освободишь мне пару коробочек.
— А откуда я их возьму?
— Да у тебя же есть одна от духов, а потом ещё в шифоньере лежит… Из-под печенья… Там у тебя всякие нитки да иголки собраны.
Марфа Петровна отложила нож, которым чистила картошку, вытерла руки и подошла сыну.
— Что опять нашёл, сыночек?
— Два яйца вот: пеночки-желтобровки и реполова. А положить их некуда. Да и потом, что это у меня за коробки — один стыд!
— Ох, горе ты моё, горюшко! Сколько у нас в посёлке ребят, и ни один ведь не собирает яйца. Только ты! Днём тебя нет, всё по лесу рыщешь, приходишь исцарапанный, грязный, рваный, только успевай зашивать. И ночь сидишь и колдуешь над этими яйцами.
— Мама, ты же знаешь, что я буду учёным. Орнитологом, то есть, учёным по птицам.
— Учёным! Ты бы хоть в школе-то учился, а то…
— Что? Что? — вскочил Валя. — Скажешь, плохо учусь? Посмотри отметки!
Он достал из сумки дневник и, перелистав его, положил перед матерью.
— Смотри! Ни одной тройки за весь год! Одни пятёрки! Чего тебе ещё надо?
Марфа Петровна знала, конечно, что сын учится хорошо. Уж сколько раз она ходила в школу, и Антонина Тихоновна всегда хвалила её сына. Первый ученик! Но вот эта его страсть к собиранию яиц не нравилась матери.
— Я знаю, Валя, учишься ты хорошо, — обняла она сына. — Но вот то, что ты такой жестокий и с птичками воюешь — это очень плохо! Брось ты, сынок, это дело!
— Пржевальский и Северцов тоже были жестокие люди… А смотри, какие дела сделали для Отечества.
— Это кто же такие твои Пржевальский и Северцов?
— И ты не знаешь, мама! — удивился Валя. — Это же величайшие учёные! Сколько они перебили птиц, сколько насобирали яиц! Или взять того же Брэма, — он снял с полки огромный том великого естествоиспытателя, — вот смотри! Эта книга издана в 1900 году. Шестьдесят четыре года прошло. А я, да и много других будем её читать и изучать. А он тоже собирал яйца!