Нас принимали хорошо. Правда, не везде, но в целом хо­рошо. Мы встречались с разными людьми. Запомнилась встреча с Джейн Фондой. Она пригласила нас на свою вил­лу в горах, это в Калифорнии. Туда же пришел цвет Голли­вуда — артисты, художники, режиссеры. Джейн в то время резко выступала против войны во Вьетнаме. Зная, что я из ЦК, она подошла ко мне. Я тогда еще не забыл английский язык. У нас завязался интересный разговор об американской внешней политике. Джейн назвала ее провокационной, кри­тиковала Москву за то, что она недооценивает опасность американского милитаризма. Сложилась странная ситуация. Я говорил Джейн, что она, вероятно, не во всем права, что международные отношения — материя сложная, за теми или иными позициями стоят реальные интересы. Но собеседница была неумолима, стояла на своем. Собравшиеся вокруг нас люди с интересом слушали этот спор, улыбались, но не вме­шивались. Джейн Фонда была остра на язык и убедительна. Вечер прошел прекрасно.

Потом Джейн вышла замуж за владельца Си-эн-эн Теда Тернера. Когда я был в Политбюро, они зашли ко мне. При­гласили на вечеринку, посвященную своему семейному сою­зу. Но я не смог там присутствовать, был в какой-то коман­дировке. Жаль, конечно. Думаю, что они обиделись. Думаю так потому, что последующие две встречи с Тернером — на Играх доброй воли в Ленинграде и в его штаб-квартире в Атланте — были вежливыми, но суховатыми.

Вспоминается еще один эпизод из журналистской поезд­ки, на этот раз смешной. Приехали мы в один из маленьких городков на юге Техаса. Обратили внимание на то, что в местной газете о нас не появилось ни единого слова. Вече­ром состоялся прием, организованный одним из богачей. Он занимался весьма своеобразным бизнесом — покупал чело­веческие скелеты в Индии, приводил их в надлежащий вид и продавал в школы и университеты в США. Заядлый охотник, он путешествовал по Тибету, Монголии, по горам Киргизии, Казахстана. Рослый детина с грубоватыми манерами.

Беседуя с ним, упомянули, что, к сожалению, местная га­зета даже не сообщила о нашем приезде. «Как так?» — воз­мутился он. Оказывается, ему принадлежали и эта газета, и местная телерадиостанция. Он поманил пальчиком главного редактора газеты, тот быстрехонько подбежал. Бизнесмен спросил его, почему так произошло? Тот начал говорить что-то невнятное. Хозяин сказал: «Предупреждаю тебя по­следний раз. Завтра должно быть не меньше полосы, посвя­щенной делегации». И верно. Назавтра появились портреты всей делегации и весьма благожелательная статья. Кстати, этот редактор накануне принимал нашу делегацию, вел себя напыщенно, надувался, как мог, уверял в своей независимос­ти и в прочих доступных ему радостях жизни. После выво­лочки от хозяина он ходил как в воду опущенный. Это я го­ворю о капризах свободы печати, о том, какие гримасы бы­вают и в США.

Нас принял госсекретарь Роджерс, помощник президента по национальной безопасности Киссинджер и сенатор Фул- брайт. Роджерс извинился за то, что делегацию в некоторых местах пикетировали. «Но сделать я ничего не могу», — до­бавил он. Сказал нам, что американцы хотят уйти из Вьетна­ма в организованном порядке, но вьетнамцы не проявляют особого интереса к мирным переговорам.

Беседа с Киссинджером была посвящена в основном про­блемам разоружения. Киссинджер рассуждал в том плане, что ни США, ни СССР не в состоянии достичь стратегиче­ского превосходства, которое обеспечивало бы победу в вой­не. Теперь президент Никсон говорит о концепции «доста­точности». Киссинджер заверял нас, что будет делать все, чтобы в советско-американских отношениях произошли ка­чественные сдвиги в лучшую сторону. Последующие собы­тия подтвердили, что Киссинджер был искренен.

Весьма интересной была беседа и с сенатором Фулбрай- том. Он критиковал американскую внешнюю политику, осо­бенно войну во Вьетнаме. Как и в своих книжках, Фулбрайт подчеркивал, что американская внешняя политика строится на мифах. Конечно, он знал, что и советская политика стро­ится на мифах, но, видимо, из деликатности не стал говорить об этом. В конце беседы сказал, что великим державам «не­обходимо уйти от заблуждения, будто они всегда правы и мо­гут приписывать себе миссию всемирной добродетели».

После годичной стажировки в Колумбийском университе­те я не был в США более десяти лет. Тогда мы, группа сту­дентов и аспирантов, тридцать дней путешествовали по США. Жили в семьях американцев в разных городах по три-четыре дня. В Вермонте я жил в семье протестантского священника, в Чикаго — в семье профессора университета, в Айове — в фермерской семье. Однажды во дворе играл с детишками фермера. Заметил, как хозяйка нет-нет да и вы­глянет в окошко. Затем вышла во двор и, смущаясь, загово­рила.

— Я вижу, вы любите детей.

— Да, у меня двое в Москве остались, скучаю.

— Но у вас ведь в стране общие дети и общие жены.

— Кто вам сказал подобное?

— Священник.

— Он сказал неправду.

К обеду вернулся фермер. Жена рассказала ему о нашем разговоре. Мне пришлось подробно говорить о себе, о нашей семье, об отце и матери, о жене, детях, сестрах. Сказал, что моя мать — верующая, ходит в церковь. Рассказывал обо всем в подробностях, в деталях. Слушали очень внимательно. Столь благодарных и терпеливых слушателей я в США боль­ше не встречал.

На юге, в Нью-Орлеане, мы жили в общежитии негритян­ского университета. Там посчастливилось побывать на кон­церте гениального Луи Армстронга. Завораживающая музы­ка, восхитительное исполнение. Погружаешься в какой-то другой мир, полный очарования и тоски, возвышенного до­стоинства и сладких иллюзий. Но там же мы увидели и шко­лы для черных и белых, и трамваи — для черных и белых, и туалеты — для черных и белых. Присутствовали на обеде у белого плантатора, который заявил, что его негры всегда бу­дут его рабами.